Давайте все убьем Констанцию - Рэй Брэдбери

— Господи, надеюсь, нет. Жуткая картина: обнаружить себя в постели, где только я один! Раттиган. А вы искали в ее доме на берегу? Там жил Арти Шоу, после Карузо.[90]Его она заполучила когда ей было тринадцать. Он от нее полез на стенку «Ла Скала». Когда она турнула Лоренса Тиббетта, он пел сопрано.[91]В тридцать шестом у ее дома дежурила «скорая помощь», пока она искусственным дыханием загоняла Тальберга на Лесную Лужайку.[92]

— Ушам своим не верю.

— Возьмите еще джина. Так говорит Таллула.

— Вы поможете нам найти Констанцию?

— Если не я, то никто. Миллион лет назад я одолжил ей весь мой гардероб. Отдал свою лишнюю косметику, научил, как пользоваться духами, поднять брови, поднять уши, укоротить верхнюю губу, сделать шире улыбку, сгладить или увеличить грудь, делаться выше или ниже. Я служил ей зеркалом; сидя напротив, она следила, как я всматриваюсь, щурюсь, изображаю угрызения совести, настороженность, отчаяние, восторг, пение в золотой клетке, нырянье в пижаму, разрыв сердца. Она бывала то гарцующим ученым пони, то целым выводком балерин. Вошла она одним человеком, а вышла другим. С тех пор миновало тысяч десять водевилей. И много всего прочего, так что ей уже ничего не стоило вытеснить из фильма какую-нибудь другую актрису, а при желании и увести чужого мужа… Ну ладно, красавчик. — Дж. У. Брэдфорд начал что-то царапать в блокноте. — Здесь еще фамилии тех, кто любил Констанцию. Девять продюсеров, десять режиссеров, сорок пять свободных актеров и один рябчик на грушевом дереве.

— Что ж ей, совсем не было угомону?

— Видели когда-нибудь тюленей у ее дома? Скользкие, как масло, проворные, как ртуть, бьют в цель, как молния. Первое место в лос-анджелесском марафоне можно отдать еще до старта. На трех киностудиях возглавляет совет директоров, а закончит Вампирой,[93]мадам Дефарж[94]или Долли Мэдисон. Вот!

— Спасибо. — Я просмотрел список, в котором уместился бы двойной состав узников Бастилии.

— А теперь, простите, Мата Хари[95]должна преобразиться!

Вжик! Он взмахнул полой кимоно.

Вжик! Я схватил Генри за руку, и мы скатились по лестнице.

— Эй! — услышали мы на улице. — Погодите! Я обернулся и поднял глаза. Вверху, опираясь на оконный переплет, вовсю улыбалась Джин Харлоу — Дитрих — Кольбер; не хватало только фон Штрогейма, чтобы запечатлеть ее крупным планом.

— Я не один свихнутый, второй еще почище будет. Шустро!

— Альберто Шустро! Он жив?

— Раз в неделю ночной клуб, потом в больницу на поправку. Зашьют — и прощальный тур повторяется по новой. Чертов дурень, на десятом десятке; рассказывал, будто встретил Констанцию — враки! — на Шестьдесят шестом шоссе, когда ему было — бог мой — сорок или пятьдесят. Ехал с Запада на Восток или обратно и подобрал парнишку с подозрительными бугорками на груди. Сделал из нее звезду, пока у самого номер выдыхался. Устроил у себя в гостиной театр для избранного круга. Приглашает народ вечером в пятницу посмотреть, как будет заколот Цезарь, Антоний бросится на меч, умрет от укуса змеи Клеопатра. — Из окна слетел листок бумаги. — Вот! И кое-что еще!

— Что?

— Конни, Хелен, Аннетт, Роберта. Констанция не явилась на очередной урок преображения! На прошлой неделе. Должна была вернуться, но не вернулась.

— Не понял, — крикнул я.

— Я учил ее всяким вещам: темней-светлей, громче-тише, вовсю-легонько; что-то вроде новой роли, к которой она готовилась. Собиралась вернуться, чтобы подучиться еще. Желала стать другим человеком. Может, какой была прежде. Но я не знал, как ей помочь. Господи Иисусе, лицедейство затягивает, так ведь? У. К. Филдсу пришлось учиться, чтобы сыграть в водевиле У. К. Филдса. Oн тоже попал в эту ловушку. И вот приходит Констанция: «Помоги мне заново найти себя». Я отвечаю: «Констанция, ума не приложу, как тебе помочь. Хочешь обрасти новой кожей — ступай к священнику».

В голове у меня бухнул колокол. Священник.

— Ну, вот и все, — заключила Джин Харлоу. — Ума не прибавил, но позабавил? Чао. — Брэдфорд скрылся.

— Шустро, — взволнованно повторил я. — Зовем Крамли.

— Что за горячка? — удивился Генри.

— Да нет же, Альберто Шустро, кролик из пустой шляпы, призрак отца Гамлета.

— Ах, он.

Мы высадили Генри на Сентрал-авеню, у родственников (приятных людей с тихими голосами), а потом Крамли доставил меня к дому Альберто Шустро, первого «учителя» Раттиган, девяносто девяти лет.

— «Первый», — фыркнул Крамли. — Эксперт-бертильонажист, снимал с нее отпечатки пальцев от головы до пят.[96]

В водевилях он приобрел известность под именем мистер Метафора; играл все роли в «Лавке древностей» и шайку Фейджина в «Оливере Твисте», всю до последнего участника, под мольбы зрителей о пощаде. Он был мрачнее Марли, бледнее По.