Больше, чем это - Патрик Несс

А Моника…

О Монике даже думать не хотелось.

— Всего пару-тройку месяцев продержаться, — уговаривал Гудмунд. — У тебя получится.

— Без тебя — нет.

— Сет, пожалуйста, не говори так. Я не могу, когда ты так говоришь.

— Кроме тебя, у меня никого нет, Гудмунд, — прошептал Сет. — Ты — это все. Больше у меня ничего нет.

— Не говори так! Я не могу быть всем для кого-то. Даже для тебя. И так крыша едет от этого. Одно то, что придется уехать… Хочется кого-нибудь убить! Но я выдержу, если буду знать, что ты здесь, карабкаешься, не сдаешься. Это не навсегда. Все изменится. Правда. Мы найдем выход, Сет. Сет?

Сет смотрел на него и видел то, чего не сознавал раньше. Гудмунд уже исчез, он уже мыслями в своей частной школе Бетель, за шестьдесят пять миль отсюда, а может, еще дальше в будущем — в Вашингтонском университете, и может, в этом будущем есть и Сет, может, там действительно найдется место для них обоих…

Но Сет-то еще тут. Он здесь, а не в будущем. Он всего лишь в этом немыслимом настоящем.

И понятия не имеет, как добраться отсюда дотуда.

— На этом ничего не заканчивается, Сетти, — убеждал Гудмунд. — Сейчас трудно поверить, но всегда есть что-то еще. Нужно просто до этого дожить.

— Просто дожить… — едва слышным эхом откликнулся Сет.

— Именно. — Гудмунд снова коснулся его плеча. — Продержись, пожалуйста. Мы сможем. Обещаю.

Оба вздрогнули от звука хлопнувшей двери.

— Гудмунд! — прокричал с крыльца отец Гудмунда так громко, что, наверное, все соседи проснулись. — Отзовись немедленно!

Гудмунд опустил окно.

— Я здесь! — крикнул он. — Хотел подышать.

— Ты что, за идиота меня держишь? — Отец вглядывался в темноту, где сидели в припаркованной машине Гудмунд с Сетом. — Иди сюда сейчас же!

Гудмунд повернулся к Сету:

— Будем переписываться. Говорить по телефону. Мы не потеряемся, обещаю.

Наклонившись, он крепко поцеловал Сета на прощание, наполняя ноздри своим запахом, вминая телом в спинку сиденья, прижимая к себе…

А потом исчез, выкатившись за дверь, спеша к освещенному крыльцу, огрызаясь на отца по дороге.

Сет смотрел ему вслед.

И когда Гудмунд скрылся в доме, Сет почувствовал, как захлопываются двери вокруг него самого.

Как смыкается вокруг настоящее, отсекая его от всего остального.

Навсегда.

Сет не сразу понимает, что он на полу. Вроде бы он туда не укладывался, но судя по тому, как все затекло, пролежал здесь не один час.

Он садится. Какая-то странная легкость.

Будто его опустошили.

Тяжесть, которую приносят сны, где-то тут, рядом, и Сет ее смутно ощущает, но, прислушиваясь к собственному телу, не чувствует…

Ничего. Совсем ничего.

Он поднимается на ноги. Сон придал немного сил. Сет разминает руки, шею, потягивается.

И замечает полоски неяркого света, который пропускают жалюзи.

Дождь кончился. Солнце вышло.

А он ведь обещал себе пробежку.

Стараясь ни о чем не думать, Сет переодевается в шорты и новую футболку. Кроссовки не беговые, но сойдут. Бутылку с водой брать или не брать? Обойдется, пожалуй.

Завтрак тоже отменяется. За последние полтора дня он вообще почти ничего не ел, но его греет и даже, кажется, питает крепнущее осознание цели.

Той же самой, которая привела его тогда на берег.

Он вытряхивает мелькнувшую мысль из головы.

Сегодня утром для него ничего не существует.

Совсем ничего.

Кроме бега.

Он идет к двери. И не закрывает ее за собой.

И пускается бежать.

Тогда было холодно, ниже нуля, наверное. В тот день, когда он вышел из дома, вылизав до блеска свою комнату, сам не зная зачем, даже не осознавая, машинально расставляя все по местам, чтобы было чисто, аккуратно и окончательно, чтобы не оставлять ничего недоделанного.

Мама повезла Оуэна к психологу, папа работал на кухне. Сет спустился в гостиную. Взгляд наткнулся на жуткую дядину картину, откуда навеки застывшая в агонии лошадь, кося бешеным глазом, смотрела вслед закрывшему за собой дверь Сету.

До берега было добрых полчаса пути, небо грозило просыпаться снегом в любую секунду, но почему-то не делало этого. Море сегодня было не такое страшное, как обычно зимой. Волны тише, но все еще злые, все еще жадные. Пляж, как обычно, каменистый.

Постояв минуту, Сет начал снимать кроссовки.

Он бежит к станции, оставляя следы на подсохшей грязи; отвыкшие от таких упражнений ноги скрипят и стонут. Сет поворачивает на лестницу между домами, срезая путь.

Вот и первые капли пота, жгут глаза, стекая по лбу. Солнце лупит. Дышать тяжело.

Сет бежит.

И на бегу вспоминает.

Он прибавляет скорости, словно от воспоминаний можно удрать.

Между валунами песок, и Сет, встав на песчаном пятачке, стащил сначала одну кроссовку, затем другую. Аккуратно поставил их рядом, потом, усевшись на валун, стянул носки, свернул и засунул поглубже в кроссовки.

Ему было… не то чтобы спокойно, спокойно — это не то слово, но временами, когда он думал о чем-то еще, кроме носков, которые нужно свернуть поаккуратнее, на него накатывало почти что облегчение.

Облегчение — потому что наконец-то, наконец-то, наконец… Наконец не будет этого — этого груза, этой ноши, которую приходится тащить.

Он застыл на миг, пытаясь избавиться от тисков, сдавивших грудь.

Он вздохнул.

Сет перепрыгивает через турникет на станции и взлетает по лестнице на платформу. Не глядя на поезд, он бежит к мостику над путями. Кабана не слышно — наверное, дрыхнет в своей берлоге, укрывшись от жары.

По лестнице, через мостик и вниз с другой стороны.

Он снял куртку — так ему показалось правильнее. Под курткой осталась только футболка, голые руки тут же обожгло ветром. Дрожа, Сет свернул куртку и уложил на кроссовки.

Он был там — и в то же время нет, словно наблюдал откуда-то с высоты за босым парнем в одной футболке, который смотрит на море.

Будто ждал.

Чего?

Но так и не дождался.

Потом он прошептал: «Я готов».

Неожиданно для него самого в душе закипела горечь, такая сильная, что чуть не свалила с ног.

Но он не соврал. Он готов.