Звонок в прошлое - Рейнбоу Рауэлл

– Я и не говорю, что он плохой. Мне он понравился. Ты всерьез считаешь, что они с твоей мамой вскоре поженятся?

– Наверное.

Тогда брак матери и Кендрика казался ей неизбежным.

– У тебя теперь по-настоящему философский взгляд на их отношения. И когда ты успела его приобрести?

– Ты о чем?

– Помню, в прошлый раз ты была совсем другого мнения об этом. Сердилась на свою мать. Не могла переварить, что ее парень – почти мой ровесник. Ты еще говорила: «Вы с Кендриком – из одного садка».

Да, когда-то говорила. Джорджи засмеялась:

– А ты мне ответил: «Твоя мама нашла Кендрика не в садке, а в бассейне»…

Надо же, она помнила их шутки пятнадцатилетней давности.

– И еще ты сказала, что если мать продолжит в том же духе, то твоим следующим отчимом может оказаться шестиклассник. Смешно, правда?

– Думаешь, смешно?

– Конечно.

– Так что же ты не смеялся?

– Солнце мое, ты же знаешь мою особенность. Я крайне редко смеюсь.

Джорджи перенесла трубку к другому уху, подперев ее одеялом. Надо вспоминать, что́ еще она тогда говорила о выборе своей матери.

– Знаешь, я до сих пор не могу привыкнуть, что мама в свои сорок заглядывается на парней чуть ли не вдвое моложе. У нас преподавательница маминого возраста. Я представила, что она закрутила бы роман с кем-нибудь из студентов… Брррр!

Это было бы равнозначно ее роману, скажем, со Скотти. Или с кем-то из друзей Хизер. С тем же разносчиком пиццы.

– Парни, которым чуть за двадцать, – еще младенцы, – продолжала Джорджи. – Не у всех даже борода растет. Многие еще не вышли из периода созревания.

– Однако.

– Прошу прощения. Речь не о тебе.

– Совершенно верно. Не обо мне. В отличие от многих моих сверстников я вполне созрел, чтобы встречаться с твоей мамой.

– Нил, прекрати! Я не хочу об этом слышать даже в качестве шутки.

– Я так и знал, что твое философское мышление не отличается достаточной широтой.

– Моя мать – извращенка. Ее раскованность граничит с распущенностью.

– А может, она просто влюбилась.

– Я хочу извиниться за то сборище, – сказала Джорджи.

– А я не хочу о нем говорить.

– Мне до сих пор неловко.

– За что? За то, что пошла туда? За то, что блистала там?

– Получается, это я вынудила тебя уехать.

– Не придумывай, – возразил Нил. – Ты не можешь меня вынудить. Я взрослый человек. И я намного сильнее, чем ты.

– Физическая сила еще не все. У меня есть хитрости и уловки.

– Сомневаюсь.

– Напрасно. Я женщина. У женщин – свое оружие.

– У некоторых женщин. Не каждая рождается с пресловутой женской хитростью.

– Если бы у меня не было женской хитрости, как бы я тогда заставляла тебя делать почти все, что захочу?

– Ты не заставляешь меня. И не можешь заставить. Я просто делаю это, поскольку люблю тебя.

– Ох…

– Господи, Джорджи, не расстраивайся! Любовь лучше хитростей.

– Нил… Мне в самом деле очень неловко. То сборище…

– Я же сказал, что не хочу об этом говорить.

– Ладно.

– Ты зря недооцениваешь физическую силу. Я могу за каких-нибудь тридцать секунд положить тебя на обе лопатки.

– Только потому, что я тебе это позволю. И только потому, что я тебя люблю.

– Ох.

– Не надо так расстраиваться, Нил.

– Я ни капельки не расстроился.

Джорджи сползла пониже, поправив подушку и натянув одеяло до самого подбородка. Она закрыла глаза.

Если это сон, пусть он повторяется каждую ночь. Пусть Нил шепчет ей что-нибудь ласковое. Когда-то оно так и было.

– Мои родители огорчились, что я приехал один, без тебя.

– Держу пари, твоя мама была только рада этому.

– Ты маме нравишься.

В 1998 году Маргарет была иного мнения о ней. Это Джорджи хорошо помнила.

– По-моему, ты преувеличиваешь, – сказала Джорджи. – Я пыталась шутить – она хмурилась. Такое ощущение, будто я говорила глупости. Тебе этого мало?

– Она просто не знает, как себя держать с тобой. Но ты ей нравишься.

– Твоя мама думает, будто я хочу зарабатывать на жизнь сочинением шуток.

– Но это ведь так.

– Шуточки с подковыркой.

– И все равно моей маме ты нравишься, – гнул свое Нил. – Ты делаешь меня счастливым, и это ее радует.

– Ты приписываешь ей слова, которых она не говорила.

– Ничего подобного. Не приписываю. Они с отцом приезжали в Лос-Анджелес меня навестить. Помнишь? Мы еще ходили есть тамале. А потом она мне это сказала.

– Что она тебе сказала?

– Она сказала, что я так много улыбался только в детстве.

– Это когда ты улыбался? В вашей семье никто не улыбается. Целая династия, которым непонятно зачем достались ямочки на щеках.

– Отец улыбается.

– Да…

– Джорджи, ты нравишься моим родителям.

– Ты сказал им, почему я не приехала?

– Я сказал, что твоя мама хотела, чтобы на Рождество ты осталась дома.

– В общем-то, да.

– Да.

Был час ночи. Три часа в Омахе… или в том пространстве, где находился Нил.

Рука, державшая трубку, совсем онемела, однако Джорджи боялась хотя бы на секунду оторвать трубку от уха.

Она не хотела расставаться с Нилом. Он уже в открытую зевал. Наверное, совсем засыпал. Но ей нужно повторить свой последний вопрос.

А Джорджи не хотелось его повторять.

Потому что… она верила в продолжение. Как бы это ни называлось, но происходящее… все, что длилось несколько часов подряд, было странным подарком судьбы.

Была еще одна причина, заставлявшая Джорджи не повторять вопрос. Она не знала, когда снова услышит голос Нила.

– Нил. Ты уже засыпаешь?

– Хмммммм… Почти. Извини.

– Это нормально. Скажи, а почему ты сегодня не хотел говорить обо всем?

– Обо всем? Ты спрашиваешь, почему я не захотел ссориться с тобой?

– Да.

– Я… – Чувствовалось, он изменил положение тела. Наверное, сел на кровати. – Когда я уезжал из Калифорнии, мне было очень паршиво. И вчера, когда я накричал на тебя по телефону, мне тоже было очень паршиво. Сам не знаю, Джорджи. Может, у нас ничего и не получится. Стоит мне подумать о возвращении в Лос-Анджелес, меня снова охватывает злость. Я начинаю чувствовать себя как в западне. Мне хочется вскочить в машину и уехать далеко-далеко. Далеко-далеко от тебя. Я не шучу.