Так плохо, как сегодня - Виктория Токарева

Сидорова тронули за рукав. Он обернулся. Перед ним стояла Кира. Не противная. Нормальная.

– Вы что, специально ехали? Из-за меня? Сидоров не ответил.

– Познакомиться хотели? – догадалась Кира.

– Нет. Не хотел. Зачем мне?

– А чего ехали?

– Ну… чтобы не повесилась.

– А вам-то что?

– Жалко все же.

– Так вы ж меня не знаете…

– Ну и что? Все равно жалко.

Кира покрутила головой.

– Надо же…

– А что ты удивляешься? Нормальных людей не видела?

Сидоров незаметно для себя перешел на «ты». По праву старшего чином.

Кира с открытым любопытством рассматривала странного человека, непривычного, как пришелец. Такое бескорыстие она встречала только в книгах: приехать из другого города, спасти человека от смерти и даже не пристать. Не получить никакой компенсации. А ведь он не старый. И даже ничего. Его надо только отмыть, постричь, обрядить в западные шмотки – получится не хуже, чем прошлый Миша. Лучше.

– А у вас есть где ночевать? – спросила Кира. Сидоров промолчал. Ночевать он мог только на вокзале, возле касс для военнослужащих.

– Если хотите, пойдемте ко мне. У меня в комнате две пустые койки. Можете спать у окна, а можете у стенки.

Сидоров молчал. Нормально выспаться на нормальной койке – это, конечно, лучше, чем всю ночь промаяться в твердом кресле. Но с другой стороны, в каком-то общежитии, с какой-то Кирой – что за общество для работника идеологии? Обворует еще…

– Боитесь? – догадалась Кира. – Не бойтесь. Вы просто так ехали. Я просто так вас зову.

Комната Киры находилась на первом этаже, и поэтому в дверь она только выходила. А входила в окно. Для этой цели под ее окном лежал деревянный ящик из-под макарон. Нога – на ящик, коленка – на подоконник. Раму она не запирала, а только прикрывала.

Конечно, удобнее ходить в дверь, как все люди, но вахтерша тетя Валя не пускает мужчин и называет их кобелями, а Киру и Надю – сучками. Забыла, что сама была молодая в послевоенные годы и пересыхала без любви, как колосок в засухе. А теперь сидит, как стог сена. Все забыла. А может, помнит. И мстит: я пересыхала и вы пересыхайте.

Короче, Кира предпочитала миновать тетю Валю. Не встречаться с ней. Ногой на ящик. Коленкой на подоконник. И все дела.

Сидоров, не рассуждая, последовал за Кирой, ловко перебрасывая свое тренированное тело.

В комнате оказались три кровати, три тумбочки и шкаф.

Кровать в центре принадлежала Кире. У окна – Наде. Надя ушла на два дня на аборт. Аборты она делала легко. Не брала в голову.

Кровать у стены пустовала вообще. Прежде на ней спала третья малярша из их бригады Рита Шутова. Но Рите повезло, как Золушке в сказке. Вышла замуж за американца. Американец совсем никудышный. Никого не мог уговорить с такой внешностью. Ни одна западная баба не решилась. А наша Рита – из общежития, от малярного ведра – куда хочешь и с кем хочешь… Тем более в Америку. Пишет письма: скучно, хотя овощи и фрукты – круглый год.

Кира и Надя тоже стали ходить по местам туризма: в цирк, к Большому театру. Но с иностранцами не получалось. Языковой барьер. Только жестами. Однажды, правда, нарыли двух арабов, привели в общежитие – каждая на свою койку. Так то ж арабы… Положили деньги на тумбочку – и все дела.

С Мишей Сидоровым познакомились на Черном море. Она плыла, и он плыл. Прямо в воде любили друг друга. Волны нежно бились об их тела. Малиновый шар солнца стоял на горизонте, все больше проваливаясь в море. Хорошо было. Было и прошло. Где лето? Где Миша? Нету ничего. И ничего не будет. Только прораб Скороспелов, коммунист, взяточник, из девчонок бутыли вымогает и при этом норовит пристроить свой вялый член. Входит в недостроенный дом, как зверь в чащобу, – озирается: нет ли свидетелей, нет ли опасности. Боится, что начальству донесут, аморалку пришьют, жене доложат. Он хочет все себе позволить и ни за что не отвечать. Привык так жить. Смотрит подозрительно, с прищуром. На лице опыт грязи.

Кира вздохнула от разъедающего несоответствия. От разлада мечты с действительностью. – Чаю хочешь? – предложила она. – У меня плавленый сырок есть.

Сидоров достал из портфеля целлофановый пакет с бутербродами. Жена собрала. В каждый бутерброд был вложен зеленый лук. Витамины. Жена на окне круглый год выращивает. Сидоров вспомнил свой подоконник со стрелками лука, и ему стало жалко жену, сына и себя вместе с ними.

Кира почувствовала его сиротство и не проявила сексуальной инициативы. Пусть освоится человек.

– Ты где работаешь? – спросила она, переходя на «ты». Кира чувствовала себя увереннее на своей территории.

– В госпитале.

– Врач?

– Замполит.

– А зачем он нужен? – Ей казалось, в госпитале болеют и лечат. И этого достаточно.

– Значит, нужен…

Кира отвинтила от термоса крышку, разлила чай по чашкам.

– Ты коммунист?

– А как же? – удивился Сидоров.

– У нас на стройке три коммуниста из партии вышли.

– Ну и дураки.

– Почему?

– А вот посмотришь: мы еще свое слово скажем, – пообещал Сидоров.

– Так вы уже сказали. Семьдесят четыре года говорите свое слово.

– И еще семьдесят пять будем говорить.

– Так армию сокращают, – напомнила Кира.

– Да… – согласился Сидоров. – У нас многие в кооператив пошли. Бычков выращивать.

– И правильно, – поддержала Кира. – Лучше народ мясом кормить, чем разговоры разговаривать.

Сидоров промолчал. Одно дело – накормить мясом. Другое – напитать идеями. Но Сидоров не стал доказывать, рассыпать бисер перед свиньями. Кира – молодая женщина и, значит, потребитель, как все молодые. Им бы только потреблять бездумно, ничего не давая взамен.

– Ничего, – упрямо сказал Сидоров. – Кабинеты политпросвета везде нужны.

Кира промолчала в свою очередь. Родильный дом имени Крупской, в котором лежала Надька, заражен стафилококком. В Америке такие дома сжигают, в открытом пламени и на три метра в глубину. А у нас марганцовкой моют и хлоркой посыпают. А стафилококку от этой хлорки ни холодно ни жарко. Так и с политпросветом, с торжеством коммунизма. Отказались – значит, надо жечь. А они только марганцовочкой сверху. Посмотрела кино «Так жить нельзя». И в самом деле нельзя. А вот – напротив хороший человек и говорит: «Так жить надо». Кого слушать?

Можно, конечно, никого не слушать. Жить своими мыслями. Но свои мысли крутятся только в одном направлении. Выйти замуж по страстной любви, любить мужа, как любовника, и путешествовать, менять картинки перед глазами. Индия, например, со слонами, Египет с пирамидами, Венеция с каналами и гондольерами.