Стежки-дорожки. Литературные нравы недалекого прошлого - Геннадий Красухин

Она недолго ещё проработала в газете. Ушла в какой-то исторический то ли журнал, то ли бюллетень, который располагался в том же доме, что и редакция «Нового мира», и это соседство особенно грело ей душу.

А на прозу Кривицкий взял Римму Михайловну Коваленко, о которой я уже упоминал, свою знакомую по Волгограду. Римма была сперва собственной корреспонденткой «Пионерской правды» в Волгограде, а потом работала в «Учительской газете», которую тоже курировал Кривицкий, когда был в ЦК. Подозреваю, что он туда её и устроил. Крупная женщина, она была подстать своей подруге Норе, жене Евгения Алексеевича, и очень разнилась своими габаритами с маленькой и худенькой Инной Гофф, бывшей ещё одной её и Нориной волгоградской подругой, писательницей, давно уже живущей в Москве замужем за поэтом Константином Ваншенкиным. Подруги собирались нередко вместе, они хорошо относились друг к другу. Заместитель главного редактора «Литературной газеты» входил в номенклатуру Совета Министров СССР, был прикреплён к соответствующему закрытому распределителю, который хоть и отличался от того, к которому был прикреплён первый зам (номенклатура ЦК) и тем более от того, к кому был прикреплен главный (номенклатура секретариата ЦК), но тоже был очень не плох. Бездетной паре Кривицкому и Норе продуктов каждую неделю привозили с избытком, и Нора по самым щадящим магазинным ценам отдавала Римме то курицу, то палку колбасы, – продукты, даже отдалённо не напоминавшие те, что можно было достать в обычных магазинах, отстояв там длинные очереди.

С уходом Буртина и с приходом Смоляницкого обновился не только состав отдела. Информировать читателя о современном литературном процессе как-то незаметно стал отдел литературоведения, хотя у него и своих дел должно было быть по горло. Но литературоведение как бы совсем перестало интересовать возглавлявшего отдел Михаила Синельникова. Одна только его сотрудница Ирина Янская занималась своим делом. А он стал обшаривать современные прогрессивные издания в поисках материала для редакционных реплик. По идее должна была бы писать реплики и перешедшая в «Литгазету» из кочетовского «Октября» Лариса Ивановна Крячко. Но не писала.

Лариса Ивановна, врач по профессии и дочь академика медицины, в своё время как бы предвосхитила Нину Андрееву с её письмом в «Советской России», названном в редакции «Не могу поступаться принципами». Для тех, кто забыл, напомню, что это письмо, призывающее к полной реабилитации Сталина и его режима, появилось на пике горбачёвской перестройки во время зарубежной командировки Горбачёва, когда на какое-то время первым человеком в стране стал Лигачёв. По его приказу письмо было перепечатано во многих областных и районных изданиях. А в Москве он собрал совещание главных редакторов и призвал их руководствоваться в своей политике идеями, положенными в основу письма Андреевой. Помню недоумение и уныние воспрянувшей было со своими надеждами творческой интеллигенции. Но не прошло и недели, как выяснилось, что недоумевала и унывала она зря. Вернувшийся из-за границы Горбачёв прочитал письмо, пришёл в ярость и приказал ответить на него в «Правде» своему члену политбюро Яковлеву, который тоже в момент публикации Нины Андреевой был в зарубежной поездке. Впервые в советской стране (на моей памяти) один партийный орган не просто выговаривал другому партийному органу, но беспощадно его громил!

Нет, конечно, такого фурора, как Нина Андреева, своим «Письмом читателя» в «Октябрь» Лариса Крячко тогда не произвела. Но многим тоже попортила нервы. Пуганая ворона и куста боится. А время на дворе стояло неопределённое, позднехрущёвское, когда сильно наклоняло то одну, то другую чашу весов. И письмо читательницы «Октября» с резкой критикой авторов «Нового мира» и «Юности» оказывалось достаточно весомым аргументом для тех, кто мечтал о возвращении к сталинщине, и для тех, кто боялся такого возвращения. Не зря же Кочетов спустя совсем недолгое время после публикации письма пригласил его автора возглавить в «Октябре» отдел критики и ввёл Крячко в редколлегию журнала.

Когда я пришёл в газету, Лариса Ивановна уже работала там у Синельникова. Говорили, что она поссорилась с Кочетовым. Может быть, это и так. Мы с ней общались мало. К тому же и проработала она при мне недолго: пролежала несколько месяцев в больнице, из которой уже не вышла.

Но мой приятель Станислав Рассадин рассказывал, как она его удивила, сказав, что является поклонницей его таланта. Может, она и в самом деле лицемерила в «Октябре»? В статьях, которые она напечатала после ухода из него, действительно нет той прежней, животной злобы к авторам «молодёжной прозы» или к тем, кто отступал от принципов социалистического реализма. Но нет в её статьях и того, что зовут искрой Божьей. Написаны они вяло и скучно.

Уехав на Запад, заместитель Веселовского по «Клубу 12 стульев» Илья Суслов, выпустил книгу о «Литературке» в соавторстве с первым нашим редакционным эмигрантом Виктором Перельманом, работавшим у нас заведующим отделом информации. Я их книгу не читал (не попадалась). Но в парижской «Русской мысли», которую изредка удавалось взять почитать, как теперь говорят, из надёжного источника, и, кажется, в перельмановском журнале «Время и мы» (его вообще давали на одну ночь!) несколько раз я встречал анонс их книги с воспроизведением её содержания. Так я узнал, что среди прочих её глав есть и та, что названа авторами «Репликист Миша Синельников».

Да, это правда. Именно – репликист. В этом жанре Михаил Ханаанович работал истово, что называется, не жалея живота. Казалось, что в них он выражает даже свои комплексы. Комплексовал ли он? Очень возможно. Внешне он напоминал калеку, хотя был абсолютно здоров: широкоплечий, на коротких ногах, с непомерно большой для его роста головой.

Итак, он писал реплики. Сперва, как я уже сказал, один, а потом нередко с пришедшим в газету вместо Крячко Фёдором Аркадьевичем Чапчаховым.

Были эти реплики на редкость безликими, натужно претендовавшими на юмор и агрессивно-охранительными, иногда даже нешуточно угрожающими тем, кто позволил себе хоть какое-то отступление от единомыслия.

Но моё публичное столкновение с Синельниковым на летучке произошло из-за реплики, посвящённой статье в родственной Синельникову алексеевской «Москве». Михаил Алексеев только недавно взял себе в замы Анатолия Елкина, который в первой же напечатанной в журнале статье позволил себе несколько колкостей в адрес «Литературной газеты». А этого наше начальство не любило и приказало ответить Елкину, который уж никак не являлся идейным противником Синельникова. Наоборот!

Ёлкин был известным литературным шулером. Подтасовкой и передёргиванием отличались его статьи ещё в «Комсомольской правде», где он руководил отделом литературы и откуда его прогнали лет за восемь до того, как он пришёл в «Москву».

Не знаю подлинных причин, но в то время рассказывали почти анекдотическую историю, за что из «Комсомолки» выгнали Елкина. Якобы он попался на трюке, который до этого ему удалось проделать не один раз, так что за ним уже следили. Он приходил в ресторан, выпивал, закусывал, а потом подзывал к себе официанта и показывал ему муху, плавающую на дне недоеденной солянки. Ловил он эту муху на месте или приносил с собой, ни один рассказчик этой истории не знал.