Закон Шруделя - Всеволод Бенигсен

— А я настаиваю на дихотомическом делении советских людей!

От неожиданности Гриша вздрогнул, и шариковая ручка проделала кривой путь по бумаге, съехав в самый низ страницы.

— А я на трихотомическом, — не смутившись, ответил Шрудель, качнув головой, как китайский болванчик. — А еще лучше — на трахеотомическом.

— Каком? — удивился Сёмкин.

— Тра-хе-о-то-ми-чес-ком, — неестественно артикулируя, повторил Шрудель.

— Это как?

— А это когда горло разрезают, чтобы трубку вставить.

— Зачем?

— Чтобы человек дышать мог.

— А как делить людей по такому признаку? — недоуменно нахмурился Сёмкин.

— Просто, — невозмутимо ответил Шрудель. — На тех, у кого есть трубка, и на тех, у кого ее нет.

И добавил после паузы:

— Образно говоря, конечно.

— А у меня есть? — растерялся Сёмкин.

— Что?

— Трубка.

— Образно говоря?

— Да.

— Есть.

— А не образно?

— Не образно, нет.

— А у тебя?

— Что?

— Есть трубка?

— Образно, нет. Не образно, тоже нет.

Тут оба, обессиленные очередным мозговым напряжением, замолкли. После паузы Шрудель продолжил:

— Советский человек априори — жертва трахеотомии. Чтобы он мог дышать, ему нужно вставить трубку в другое место.

— В какое же? — мрачно отозвался Сёмкин, напрягая остатки сознания.

— В жопу, например. Образно говоря, конечно. Ты заметил, что у нас все через жопу? А почему? Потому что у нас каждый орган заточен не под то, подо что он должен быть заточен. Иными словами, из горла у нас выходит всякое говно, а жопой мы дышим.

— Образно говоря? — икнул Сёмкин.

— Нет, старик, вот это как раз почти буквально.

Изящная логическая цепочка потрясла Сёмкина до такой степени, что он на некоторое время замолчал, уставившись немигающим взглядом в пол, но вскоре очнулся, и спор возобновился с новой силой. Теперь они начали спорить об организме советского человека.

Эта беседа, поначалу забавлявшая Гришу, теперь начала его утомлять. К тому же вскоре зашел Потапов из отдела культуры, который немедленно ввязался в словесную баталию — тем более что у него была веская причина в виде бутылки пива. Спор из категории абсурда мгновенно перешел в категорию чистого безумия. Крика стало в полтора раза больше, логики в полтора раза меньше. Потеряв терпение, Гриша был вынужден ретироваться в соседний кабинет к «спортсменам», как называли братьев-близнецов Кульковых, заведующих спортивными новостями. К слову сказать, братья были выпускниками филфака МГУ и к спорту не имели никакого отношения, но со своей задачей справлялись «на пять». В редакции поговаривали, что по-настоящему работает только один Кульков, а второй беспробудно пьет и только получает зарплату. Проверить это было невозможно, ибо братья походили друг на друга как две капли воды, а в редакции появлялись посменно. Дошло до того, что кто-то даже выдвинул смелую теорию, что в реальности нет никаких братьев Кульковых, а есть только один Кульков, который выдает себя за близнецов, чтобы получать больше. Эта теория показалась всем даже убедительнее теории про одного брата-алкоголика, а другого трудоголика. Но ее попытался опровергнуть Потапов, который принялся уверять, что видел обоих Кульковых одновременно. Но так как Потапов сильно поддавал, ему не поверили, сказав, что у него просто в глазах двоится. Разозлившись, Потапов добыл в бухгалтерии расчетную ведомость, где черным по белому значились оба Кулькова: Иван и Андрей. Впрочем, и это доказательство показалось оппонентам неубедительным — бухгалтер мог запросто быть в доле. Но по привычке все равно все их называли «спортсменами» во множественном числе, зато, сталкиваясь с одним из Кульковых в коридоре, ехидно говорили:

— Ну, привет, Ваня. Или ты сегодня Андрей?

Шрудель, к слову сказать, безоговорочно верил в то, что Кульковых две штуки. Когда его спрашивали, на чем же зиждется эта вера, он всегда рассказывал одну и ту же историю: однажды он дал одному из Кульковых в долг трешку, и тот ему ее вернул.

— И что здесь такого? — спрашивали Шруделя.

— Как что?! — возмущался он недогадливости собеседника. — Если бы был только один Кульков, да еще такой хитрожопый, то он бы ни за что не отдал бы мне трешку, а просто соврал бы, что занял не он, а его брат.

Многим эта история казалась очень убедительной — действительно, хитрожопость должна быть последовательной, иначе какая ж это хитрожопость?

Так или иначе, Гриша всю эту путаницу с братьями-близнецами тогда еще не знал, а сейчас в кабинете «спортсменов» не было ни одного из Кульковых, и потому он наконец смог сосредоточиться и закончить статью.

Закончив, сдал ее редактору отдела и пошел искать Шруделя, но того и след простыл — в кабинете сидел только вконец осоловевший Потапов. На вопрос, куда подевались остальные, он обессиленно махнул куда-то в сторону окна. На окне стоял высохший кактус, чье скукоженное тельце придавало ему отдаленное сходство с сидящим в позе роденовского мыслителя Потаповым. Казалось, и кактус, и Потапов, оба находятся в каком-то немом диалоге друг с другом. Что-то вроде знаменитого гоголевского: «Ну, что, брат Пушкин?», «Да так, брат… так как-то все».

Гриша не стал им мешать. Закрыл дверь и тихо вышел. Искать Шруделя не стал — навязываться не хотелось, да и неплохо было бы оглядеться в новой, точнее, старой Москве. На мгновение мелькнула мысль, а не рискнуть ли снова сунуться в «Иллюзион», но он ее отмел — перебарщивать не надо. Одной попытки в день вполне достаточно.

Гриша доехал до центра на метро, несколько раз прошелся по улице Горького, заходя по пути в различные магазины. В продуктовых было либо шаром покати, либо однообразно-стандартно. В галантерейных поживее, но убого по ассортименту. В ГУМе стояла невыносимая толкотня. Гриша вытянул шею, но ничего не увидел, кроме бесконечных голов.

— Что тут? — спросил он у какой-то женщины.

— Сапоги выбросили.

— На помойку? — растерялся Гриша.

Женщина презрительно смерила его взглядом.

— Шутник, да?

Гриша поспешно ретировался. Пересек Красную площадь и вышел на Пятницкую. Забрел в булочную, где купил пару кренделей, посыпанных сахаром, и в молочный напротив «Новокузнецкой», где купил бутылку ряженки. Он и рад был бы купить что-то более интересное, но выбор был скуден — пришлось довольствоваться «обедом строителя», как назвал бы такую комбинацию из хлеба и молочного продукта Шрудель. Единственное, что Гриша не совсем понял, так это зачем надо становиться в очередь в кассу, чтобы там заплатить, после чего с полученным в кассе чеком вставать в очередь к продавщице, где она тебе дает товар по чеку. Почему нельзя заплатить напрямую? Никакой логики эта громоздкая конструкция не несла. Только создавала лишнюю толкучку.