Спектроскоп души - Эдвард Митчелл

После вскрытия и качественного анализа содержимого желудка умершего я предстал перед судом в качестве свидетеля защиты.

Тогда же я наконец увидел обвиняемую. Когда я принес присягу и ответил на вступительные вопросы, миссис Ратклифф подняла вуаль, которую носила с самого начала процесса, и, словно и не прошло пяти лет, снова взглянула мне в лицо незабываемым взглядом мисс Борджер.

Должен признать, что мое поведение в первый момент после такого неожиданного открытия дало основания для появившихся впоследствии сообщений о каких-то моих особых отношениях с подсудимой. Ее взгляд сковал не только меня, но и мой язык. Я снова увидел Иерусалим и лицо в квадрате голубого неба в операционном зале старого медицинского колледжа. Только проявив значительные усилия, которые привлекли внимание судьи, присяжных, защитников и публики, я сумел продолжить свои показания.

Я убежденно свидетельствовал в пользу обвиняемой. Конечно, все факты я получил уже после смерти убитого. Все началось со вскрытия. Никаких признаков того, что отравление последовало от лауданума или какого-то другого средства, не обнаружилось. В кишечнике не оказалось видимой патологии, не наблюдалось переполнения сосудов головного мозга и серьезных эффузий. Попытки найти какие-либо признаки, указывающие на смерть от отравления, ни к чему не привели. Более того, проведенный мною химический анализ доказал отсутствие яда в организме. Запаха опиума также не чувствовалось.

Я использовал для поиска морфинов азотную кислоту, раствор хлорокислого железа, хромат калия и, что важнее всего, йодноватую кислоту. Я провел также проверку с помощью мекониевой кислоты с хлорокислым железом. Я воспользовался для проб методами Лассена, Дюблана и Фландена. В соответствии с нашими знаниями в области органической химии, я доказал, что, независимо от симптомов, проявившихся у мистера Ратклиффа перед смертью, причиной его кончины не мог быть ни лауданум, ни какой-либо другой яд, известный науке.

На вопрос обвинителя относительно моего знакомства с обвиняемой я сумел ответить правдиво, но так, что мое медицинское заключение не потеряло силу. И именно на основе этого заключения присяжные после короткого совещания вынесли оправдательный вердикт.

Дал ли я ложные показания? Нет! Все мои утверждения были научно обоснованы. Я знал, что ни капли лауданума и ни крупицы морфина не попало в рот мистеру Ратклиффу. Может, мне следовало высказать свое мнение о подлинной причине смерти мужа обвиняемой и рассказать о своих предыдущих наблюдениях за мисс Борджер? Нет! Никакой суд не стал бы выслушивать подобные истории. Я знал, что эта женщина не убивала своего мужа. Но я был твердо уверен – насколько можно быть уверенным там, где нет твердо установленных фактов и конкретных законов, – что она отравила его, а точнее – довела до смерти своим взглядом.

Думаю, благодаря своей профессии я не склонен доверять сенсуализму и в растерянности блуждать в лабиринте психологических рассуждений. Я сделал приведенное выше утверждение преднамеренно, полностью сознавая, что из этого следует.

В чем состоит тайна пагубного воздействия, которое эта женщина оказывала с помощью своего взгляда? Может быть, такая склонность передалась ей по наследству от предков? Может быть, оккультный процесс эволюции придал ее взгляду свойства опийного мака? Как она сумела стать Опийной Леди? Пока я не могу ответить на эти вопросы. Возможно, не смогу вообще никогда.

Но я решительно отрицаю, что защищать миссис Ратклифф на процессе меня заставили какие-то особые чувства к ней. В доказательство этого могу представить письмо, которое она написала мне уже после оправдания. В нем она предлагает мне саму себя и все свое состояние. Есть у меня и копия моего ответного письма, в котором я вежливо отклоняю это предложение.

I

В древнем замке Вайнштайн в верховьях Рейна в 1352 году обитал, как все знают, могущественный барон Кальбсбратен, больше известный там как «Старина двадцать бутылок». Такое прозвище он получил в награду за способность ежедневно потреблять именно столько продукции местного виноделия. Обладал барон и другими заслуживающими восхищения достоинствами. Щедрый, великодушный, проникнутый заботой о благе народа, он грабил, убивал, жег, мародерствовал и уводил за крутые стены своего замка скот, жен и сестер своих соседей с таким сердечным участием, что завоевал искреннее уважение современников.

Однажды вечером добрый барон сидел в одиночестве в огромном зале Вайнштайна, находясь в самом благодушном настроении. Он, как всегда, отлично пообедал, и на столе перед ним как память о недавних восхитительных минутах выстроились в ряд ровно двадцать пустых бутылок. Но у барона был и другой повод для довольства собой и миром. Осознание того, что сегодня он стал родителем, озаряло его лицо таким благостным светом, какой не могло породить одно лишь вино.

– Эй, там! Где ты? Эй! Сенешаль! – его гулкий рык заставил двадцать пустых бутылок зазвенеть на манер стеклянной гармоники, а пару дюжин доспехов его предков, висящих на стенах зала, откликнуться густым металлическим басом.

Сенешаль мгновенно предстал перед бароном.

– Сенешаль, – проговорил «Старина двадцать бутылок». – С твоих слов я понял, что у баронессы все отлично?

– Мне сообщили, – ответил сенешаль, – что ее светлость чувствует себя так хорошо, как и можно было ожидать.

Барон на некоторое время погрузился в раздумье, рассеянно озирая пустые бутылки.

– Ты еще дал мне понять, – продолжал он, – что родились…

– Четверо, – с серьезным видом ответствовал сенешаль. – Я получил достоверную информацию, что родились четверо, и все мальчики.

– Вот так! – просияв откровенной гордостью, воскликнул барон и пристукнул по столу огромным кулаком. – Клянусь святым Христофором, в наши дни, когда омерзительная доктрина Мальтуса находит все больше сторонников в высшем обществе, это достойно уважения! Я бы сказал, поистине достойно уважения! – его взгляд снова упал на пустые бутылки. – Полагаю, сенешаль, – добавил он после небольшой паузы, – что по такому поводу мы можем рискнуть…

– В высшей степени подходящий случай, – поддакнул сенешаль. – Я немедленно принесу еще одну бутылку, из самых лучших. Что скажет ваше превосходительство относительно урожая 1304 года, года кометы?

– Но, – заколебался барон, подкручивая усы, – я понял так, что там четверо… Четверо мальчишек?

– Совершенно верно, мой господин, – подхватил сенешаль с готовностью хорошо вышколенного слуги. – Я принесу еще четыре бутылки.

Поставив четыре полные бутылки на столе в пределах досягаемости барона, достойный вассал мимоходом заметил:

– Во дворе замка дожидается странствующий богомолец, который ищет крова и ужина. Он пришел из-за Альп и направляется в Кельн.

– Полагаю, – с рассеянным видом проговорил барон, – что его должным образом обыскали, чтобы избавить от ценностей.