Колдунья-индиго - Алексей Яковлев

У супруга было еще одно большое достоинство, переходящее в недостаток. Он был сверх всякой меры чадолюбив. То есть детей от всех браков держал под своим крылом, и каждой последующей жене приходилось общаться с детьми от жен предыдущих. Возвращаясь домой после дневной нервотрепки в офисе — переговоров с авторитетами и партнерами, разборок с конкурентами, объяснений и утряски интересов с чиновниками, — Никандров попадал в филиал такого же ада. Дети со слезами жаловались на злобную мачеху, жена в истерике живописала безобразия отпрысков от прошлых браков мужа и защищала собственного ребенка. В общем, вопли, сопли, слезы, стон, визг и брань со всех сторон! Долго существовать в обстановке непрерывного стресса было просто невозможно: в результате следовал очередной развод. Нелли, принимая обязанности законной жены, дала себе наказ: ни в какие конфликты с детьми Никандрова от предыдущих браков не вступать, от неизбежных семейных скандалов супруга по возможности оберегать, комфортную домашнюю обстановку в семье для мужа создавать и тем самим их брак всемерно укреплять! И места законной супруги при богатом муже другим претенденткам, а имя им легион, ни под каким видом не уступать! Хотя развод и возвращение девичьей фамилии, Лебедевой, а тем паче — Козловой, для Нелли Григорьевны, ныне Никандровой, был неприемлем не только из-за меркантильного интереса к никандровским миллиардам. Ее привязывало к мужу и чувство материнской благодарности: Андрей Николаевич сразу же после официальной регистрации их брака усыновил Дениску.

Но легко наобещать все что угодно, даже златые горы, кому угодно, даже самой себе, да трудно обещанное исполнить. Не зря говорят, что добрыми намерениями вымощена дорога в семейный ад… Сколько неслышимого миру скрежета зубовного пришлось прятать Нелли Григорьевне за доброй мачехиной улыбкой, когда пасынки и падчерицы, поднаторевшие в предыдущих семейных баталиях, повели против новоявленной молодой мачехи тотальную войну без правил, но зато на уничтожение. Каких только неприятностей бедняжке не пришлось натерпеться! Изрезанная Юлией любимая Неллина норковая шуба — наиневиннейший эпизод в этой «семилетней войне» за будущее никандровское наследство. Но молодая жена стойко переносила все тяготы и лишения миллионерской жизни: каждый вечер встречала мужа радостной оптимистической улыбкой, нежно целовала супруга, а на его неизменный вопрос: «Как дети? Как дела?» — так же неизменно отвечала: «Все хорошо! Все прекрасно!» — какие бы гадости ни успели ей преподнести юные родственнички и какими бы скандалами они ни ухитрились отметить уходящий день! И так же практически ежедневно Нелли убеждалась в верности мудрой народной приметы: «Маленькие детки — маленькие бедки», а от больших деток и неприятности, соответственно, большие. И правда, самые мучительные переживания доставляло ей общение со старшими детьми Никандрова — Изяславом и Марфой. Изяслав (по-домашнему — Изя) был плодом брака любвеобильного начинающею миллионера Андрюши Никандрова со жгучей черноокой красавицей — моделью Розой, прозванной поклонниками «Розой Востока». В его имени мирно сочетались консервативное отцовское славянофильство с прогрессивным материнским западничеством. Именно в сторону новомодной западнической толерантности дрейфовал в ту нору никандровский менталитет, не покидая, впрочем, границ умеренного евразийского патриотизма. Имя старшей дочери Марфы отражало понятное движение никандровского менталитета от прогрессивней толерантности к бескомпромиссному русофильству и демонстрировало бесперспективность конфронтационных отношений не только в политике, но и в частной жизни людей. Потому что мама Марфы, американка российского происхождения и известная в богемных кругах поп-певица Кэти Боровски (в прошлом — Екатерина Боровская), в пику бывшему мужу переименовала Марфу в Маршу и именно на это вызывающе западническое имя оформила дочери американский паспорт. И только под сенью отцовского имения, где старшая дочка Никандрова проводила большую часть года, искалеченная американизмом Марша снова перевоплощалась в исконно русскую Марфу.

В пакостях, которыми Изя-Изяслав изводил свою молодую мачеху, широта славянской души сочеталась с изощренным восточным коварством, а Марфа-Марша ту же славянскую душевную безбрежность подкрепляла американской рациональной технологичностью. Младшенький Никита подражал старшим, а Юлия тогда была еще слишком мала, чтобы серьезно навредить ненавистной врагине, и портила ей настроение лишь беспричинным ревом и чудовищным упрямством. Но старшие дети взрослели, кроме войны с мачехой у них появлялись и другие интересы, а финансовые транши, направляемые Никандровым бывшим женам в обмен на их согласие, чтобы общие дети жили преимущественно под отцовским кровом, постепенно узурпировались самими детками, и материальная стимуляция стала давать сбои. Изяслав и Марфа все больше времени проводили за пределами отцовской усадьбы, а Никиты и Юлии, оставшихся без вдохновляющего примера старых, закаленных в семейных сварах бойцов, хватало лишь на эпизодические вылазки типа порезанной шубы и тому подобных мелких гадостей. Тут бы Нелли расслабиться и отдохнуть душой, но подросший Дениска превратился в Дэна, и его выходки затмили все прежние подвиги никандровских отпрысков, как старших, так и младших. Нелли Григорьевна стойко охраняла покой супруга и строжайше запрещала обслуге докладывать Никандрову о домашних скандалах, вызывая огонь на себя, сама разруливала все проблемы, в том числе, разумеется, компенсировала из собственных карманных денег космическому стражу ворот украденную Дэном зарплату. Андрей Николаевич, бизнес-деятельность которого напоминала преодоление смертником минного поля, расслаблялся по вечерам в семейном кругу, где все было прекрасно и благополучно до удивления, а жена не могла нахвалиться послушными детками. В действительности пасынков и падчериц Нелли готова была разорвать в клочки и разметать эти клочки по закоулочкам, а с родной «кровиночкой» дела обстояли еще хуже. Дэн с каждым прожитым днем все больше напоминал челн, несущийся без руля и ветрил по волнам, припахивающих сначала клеем «Момент», а затем все более изысканными ароматами. И как остановить это неукротимое движение к неминуемой катастрофе, Нелли не знала. Не раз, глядя на родного сынка, несчастная мать вспоминала его биологического папашу, и на ум ей приходила очередная народная мудрость: «От осинки никогда не родится апельсинка»… Эх, если бы эту непреложную истину помнили дуроломы всех времен и народов!

Но, несмотря на все эти потаенные сожаления, треволнения и переживания, в представлении отца семейства в доме царили тишь да гладь да божья благодать. Нелли ни в коем случае не хотела нарушать семейную идиллию сварой с и так уже осатаневшей от Дэнова садизма скандальной падчерицей, поэтому, внутренне ужаснувшись ее безумному намерению разместить кошачье-собачий погост на территории усадьбы, внешне свои негативные эмоции никак не проявила. Напротив, отметила, что мемориальное кладбище для друзей человека — это замечательная задумка и она ее всецело поддерживает. Есть только одно «но»: негоже отводить под такое благое дело всего лишь одну полянку, и даже целого поместья для него маловато. Нужна территория повнушительней, чтобы соответствующие по размеру грандиозные надгробья лучше смотрелись. Нелли соглашалась на дурь падчерицы с легким сердцем. Она была уверена, что муж этим же вечером не оставит камня на камне от гипотетических траурных монументов и развеет всю эту похоронную химеру в прах. На то он и родной отец: может позволить себе в разговоре с дочерью любую резкость. А мачеха останется от скандала в стороне, с нее и взятки гладки…