Хвостатые беседы. Приключения в кошачьих владениях и за их пределами - Кокс Том

Первую поездку верхом без страховочной веревки можно было бы сравнить с первой поездкой на неустойчивом мотоцикле, но такое сравнение не совсем верно. Мотоцикл не любит жевать по дороге листья, он не способен своими выкрутасами свести вас с ума и превратить в малахольный овощ, которого до конца дней будут возить в кресле-каталке. По правде говоря, первые полмили Борис вел себя очень хорошо, но я не сомневался – он чувствует, как мне плохо, и просто выжидает. Я ведь своими глазами видел, как мучился с ним Стив: Борис тогда недовольно бурчал, еле волочил ноги и наотрез не желал идти вместе со всеми.

Я неуверенно глянул на подростков, но те увлеченно обсуждали свою подругу. Ясное дело, Сэди опять специально поставила на «Фейсбуке» расплывчатый статус[5]: написала, мол, ее жутко достал «кое-кто», хотя и так понятно, речь о Марке, – он снова ей изменил с шалавой из магазина «Сомерфилд», даром что у той пирсинг на языке; а сам-то, такой, на прошлой неделе в «Старбаксе» при всех заявил: «Я типа ни за что не займусь таким с девчонкой, у которой проколото что-нибудь, кроме ушей». Эта сенсация была куда интереснее заботы о безопасности двух тридцатилетних всадников-дилетантов. Должен признать, я испытал некоторое разочарование, не дослушав историю до конца, поскольку мы с Борисом отстали от остальных – Борис узрел восхитительную подборку травы, листьев и веток и занялся ею.

– Том, ты там как? – обернулась Ди.

– Э-э… Отлично, – соврал я, безрезультатно теребя повод.

Верховая тропа вывела нас на дорогу, однако Борис идти по ней не пожелал. Он упрямо брел поверху крутой травянистой обочины, отчего меня ощутимо потряхивало. Мое воображение рисовало полет в пропасть, и я потихоньку дергал ногами в надежде вовремя вытащить их из стремени. Если ступня застрянет, Борис протащит меня за собой вверх тормашками, словно убогую пародию на Бедовую Джейн. Можно было озвучить свои переживания подросткам, но я мысленно услышал, как жалко это выйдет: мольба ребенка, взывающего к таким же детям.

Сотни лет назад для мужчин моего возраста и телосложения езда верхом являлась делом обычным. О падении с лошади они вспоминали лишь тогда, когда в них выпускали стрелу или пулю. Разве я в глубине души не мечтал стать таким смельчаком? Разве мне не говорили взять контроль в свои руки? Забавно, но в ту самую минуту, когда я решил проявить характер и овладеть ситуацией, Борис понес. Понятия не имею, какая муха его укусила, – может, сжевал невкусный листик или испугался отстать от мерина Ди, – однако я воспринял случившееся как прямой ответ упрямца на мои мысли.

Когда-нибудь в будущем я, наверное, буду вспоминать, что мчались мы очень долго. Время, без сомнения, добавит и сгустит краски. Возможно, я мысленно дорисую парочку живых изгородей, через которые мы перемахнули; душераздирающее ржание; изумленного фермера, выронившего изо рта соломинку при нашем появлении; и молниеносное видение моего бездыханного тела. На самом же деле скачка продлилась секунд сорок, но Борису их хватило, чтобы взмыть на придорожную насыпь, слететь с нее и стрелой промчать мимо собратьев по конюшне.

Не уверен, где именно проходит граница между прыжком с лошади и падением с нее, но я на этой границе побывал – правда, так и не понял, с какой стороны. В грядущих воспоминаниях, думаю, все будет зависеть от моего настроения: если я захочу кого-то поразить, то скажу, что упал; если меня обуяет скромность, выберу вариант «спрыгнул». Как бы там ни было и кто бы ни стал инициатором моего разъединения с Борисом, но произошло оно очень вовремя. Я легко высвободил ноги из стремян и приземлился на бок – даже не на больную спину. Единственный минус – рухнул я не в траву, а на асфальт.

– Выглядело сказочно, – говорила потом Ди. – Такой кувырок красивый!

Хвалила она меня, скорее всего, по доброте душевной. Правда, я действительно кое-как сгруппировался, чтобы смягчить удар. Я встал и обнаружил, что почти цел. Болела нога в районе бедра. Я закатал штанину – оказалось, содран приличный кусок кожи. Однако идти я мог. Рыцарь семнадцатого века такую царапину и не заметил бы. Тем не менее вновь падать с Бориса мне не хотелось, о чем я и объявил трем всадникам.

– Он вас больше не сбросит, – заверил парнишка, явно расстроенный моим кульбитом. – Все будет хорошо.

С чего, интересно, такая уверенность? Может, Борис известен тем, что разочек сбрасывает седока для проверки, а после проникается к нему симпатией? Ох, с трудом верю.

– Решать тебе, – сказала Ди.

Обычно во время нашего обсуждения верховой езды взгляд ее был суров. Теперь она смотрела на меня мягче – понимала, что я на распутье. Я люблю гольф так же сильно, как Ди – лошадей. Попробовав себя в этом виде спорта, она решила: он не для нее. И ничего страшного не произошло. Однако с гольфом Ди никогда не попадала в ситуацию «пан или пропал», как я сейчас.

Говорят, единственный выход в случае падения с лошади – сразу же забраться на нее опять. Если я так не сделаю, то вряд ли когда-нибудь еще поеду верхом. Я это переживу, если переживет Ди.

Стоило мне озвучить свое решение, как мир встал на дыбы. Каждый смотрел на меня сверху вниз. Ди. Хмурая девчонка-подросток. Жующий подросток. Трое подростков-лошадей под ними. И самый подростковый подросток из всех – Борис. Блондин его уже поймал, накинул страховочную веревку и должным образом отчитал. Борис выглядел довольным. Лошади и их седоки поехали дальше без меня. Странно, но, глядя им вслед, я совсем не чувствовал себя неудачником. Меня охватило всепоглощающее, благословенное ощущение собственной малости – безумно приятное. Оно не покидало меня всю долгую одинокую дорогу назад на конюшню. Не смогло его развеять и осознание того, что во время принятия решения я стоял в свежей кучке навоза Бориса.