Вор с Рутленд-плейс - Энн Перри

Лицо Аларика слегка расслабилось, и губы сложились в легкую улыбку.

— Будем надеяться, что мы ошибаемся и существует какое-то менее ужасное объяснение. Не хотелось бы думать, что кто-то так страдал.

Шарлотта вспомнила себя. Все в далеком прошлом.

— И мне. И тебе, мама, я уверена, тоже. — Она накрыла ладонь Кэролайн своей. — Что ж, визиты вежливости закончились, и нам пора возвращаться домой. Папа будет ждать нас к чаю.

Кэролайн открыла было рот и тут же закрыла, но все равно Шарлотте пришлось потянуть ее за локоть.

— Всего доброго, мсье Аларик, — бодро сказала Шарлотта. — Приятно было познакомиться.

Француз поклонился и приподнял шляпу.

— И мне с вами, миссис Питт. Всего доброго, миссис Эллисон.

— Всего доброго, мсье Аларик.

Несколько шагов Шарлотта продолжала тянуть Кэролайн за руку.

— Иногда ты приводишь меня в отчаяние! — Мать прикрыла глаза, отгораживаясь от недавней сцены.

— Неужели? — язвительно бросила Шарлотта, не замедляя шага. — Мама, нам нет нужды говорить друг другу много слов, которые только причинят боль. Мы понимаем друг друга. И не надо напоминать мне, что папы нет дома. Я это знаю.

Кэролайн не ответила. Ветер окреп, и она спрятала лицо в воротник.

Шарлотта понимала, что была резка, даже жестока, но она сильно испугалась. Поль Аларик — не какое-нибудь легкое увлечение, не какой-нибудь сладкоречивый дамский угодник, услаждающий слух комплиментами, а глаза — романтическими жестами, скрашивающими монотонность тридцатилетнего брака. Он жесткий и реальный; в нем есть сила и страсть, намек на нечто недосягаемое, волнующее и, быть может, бесконечно прекрасное. Шарлотту и саму эта встреча не оставила равнодушной — кожу все еще покалывало.

Шарлотта не рассказала Томасу о своих чувствах в отношении Поля Аларика и Кэролайн, как и о том, что знала его раньше. Она не смогла бы облечь это в слова, даже если бы захотела. Последняя встреча оставила ее в полном смятении. Шарлотта помнила накал эмоций и ревности, вызванный французом когда-то на Парагон-уок, то смятение чувств, что он пробудил — даже в ней. Понять пылкое увлечение матери было нетрудно. Аларик не просто очаровательно красивое лицо, предмет сладких грез и тайных вздохов; он способен удивлять, волновать и оставаться в памяти надолго после расставания. Отмахнуться от него, как от скоротечного флирта, было бы глупо.

Шарлотта не могла объяснить этого мужу, да и пробовать не хотела.

Но, разумеется, она не позабыла сообщить, что Тормод и Элоиза Лагард планируют уехать на следующий день, а посему Питт, если желает расспросить их о смерти Мины, должен сделать это безотлагательно.

Поскольку брат с сестрой были, по-видимому, последними, кто видел Мину живой, Томасу действительно хотелось бы спросить их о многом, вот только он пока еще не знал, в какие слова облечь все еще сумбурные мысли. Но времени на светские любезности и хождения вокруг да около не оставалось. В четверть десятого, самое раннее время для допускаемого вежливостью визита, инспектор стоял на обледенелом пороге перед перепуганным лакеем, галстук которого сбился на сторону, а башмаки были заляпаны грязью.

— Да, сэр? — удивленно воззрился на него лакей.

— Инспектор Питт, — сказал Томас. — Могу я поговорить с мистером Лагардом? А потом с мисс Лагард, если это удобно?

— Шибко некстати. — С перепугу лакей позабыл те выражения, которые так старался привить ему дворецкий. — Они нонче съезжают в деревню и никого не принимают. Мисс Лагард прихворнула малость.

— Мне очень жаль, что мисс Лагард нездорова, — сказал Питт, вовсе не собираясь отступать. — Но я из полиции и должен задать вопросы касательно смерти миссис Спенсер-Браун, которую, насколько мне известно, мистер и мисс Лагард знали довольно близко. Уверен, они захотят оказать любую посильную помощь.

— А! Ну… — Такой ситуации лакей явно не предвидел, и дворецкий ни к чему подобному его не подготовил.

— Возможно, я буду меньше привлекать к себе внимания, если подожду где-нибудь в доме, а не на крыльце, — заметил Питт, оглянувшись на улицу и подразумевая, что все на Рутленд-плейс знают его и, таким образом, по какому делу он пришел.

— О! — До лакея дошло, чем грозит его упорство. — Конечно, вам лучше пройти в утреннюю гостиную. Только там камин не растоплен… — Потом он вспомнил, что Питт полицейский, а для подобных типов объяснения, тем паче разведенный огонь совершенно излишни. — Просто обождите там. — Он открыл дверь и впустил гостя, внимательно за ним наблюдая. — Я доложу хозяину про вас. И не бродите! Я вернусь и скажу, что там да как.

Когда дверь закрылась, Питт про себя улыбнулся. Никакого раздражения холодный прием не вызвал. Инспектор знал, что работа лакея зависит от должного соблюдения светских приличий и что недовольство дворецкого может стоить ему слишком дорого. Здесь не помогут, не станут слушать объяснений и не потерпят ошибок. Впускать полицию в дом крайне нежелательно, но держать ее на крыльце и препираться у всех на виду — непростительно. Питт знал, как живет прислуга, — его отец работал егерем в большом сельском имении. Мальчиком Томас бегал по дому с хозяйским сыном, единственным ребенком, который был рад любому товарищу для игр. Питт быстро учился, подражал манерам и речи и переписывал школьные уроки. Он знал правила по обе стороны обитой зеленым сукном двери.

Тормод пришел быстро. Томасу едва хватило времени полюбоваться премилыми пейзажами на стене и старым письменным столом розового дерева с инкрустацией, когда он услышал за дверью звук шагов.

Тормод во многом оказался именно таким, как и ожидал Томас: широкоплечим, в прекрасно сшитом сюртуке с высоковатым воротником. У него были черные волосы, зачесанные назад с широкого белого лба, и полный рот с широкой нижней губой.

— Инспектор Питт? — сухо сказал он. — Не знаю, что могу вам рассказать. Я, право, не имею ни малейшего представления, что могло случиться с бедняжкой Миной… миссис Спенсер-Браун. Если она и испытывала какую-то тревогу или страх, то с нами — ни с моей сестрой, ни со мной — не поделилась.

Перед инспектором была глухая стена, и он не представлял, как через нее прорваться. Но и другой ниточки у него не было.

— Но она все же навещала вас в тот последний день и ушла примерно за час до смерти? — тихо проговорил он. Мысли его метались, подыскивая, что бы такое спросить, чтобы расколоть это холодное самообладание и обнаружить намек на страсть, которая должна там присутствовать — если только все и на самом деле не было нелепой случайностью.

— О да, — ответил Тормод, печально пожимая плечами. — Но даже сейчас, мысленно возвращаясь назад, я не могу припомнить ничего из сказанного ею, что указывало бы, почему она покончила с собой. Мина выглядела спокойной и пребывала в обычном расположении духа. Я пытался вспомнить, о чем мы говорили, но в голову приходят лишь всякие пустяки и банальности. — Он взглянул на Питта с полуулыбкой. — Мода, что на обед, какие-то глупые светские шутки — самые обычные вещи, о которых болтают, когда просто проводят время и говорить особенно не о чем. Приятно, но слушаешь вполуха.