Постдемократия - Колин Крауч

Эта разница становится очень важной при исполь­зовании подходов типа «Третьего пути», применяемо­го британским правительством новых лейбористов, ко­торые утверждают, что их стратегия в области здраво­охранения и образования включает партнерство между государственными и частными финансами и выдачу подрядов на предоставление услуг, а не передачу го­сударственных активов в частные руки, которая на­зывалась бы приватизацией. Хотя такой подход, в от­личие от приватизации, помогает избежать утраты права собственности, влекущей за собой потерю кон­троля над государственными активами, в реальности он лишь усугубляет рассматриваемую нами проблему привилегированного лоббирования и доступа к мини­страм и госслужащим со стороны отдельных корпора­ций. Именно из-за того, что выдача подрядов на пре­доставление услуг и финансовое партнерство между государством и частными лицами не сопряжены с фи­нальной приватизацией, взаимодействие между госу­дарственными властями и частным предпринимателем приобретает непрерывный характер, и поэтому лобби­рование и предосудительный обмен взаимными услу­гами становятся постоянными факторами. Оба вари­анта по необходимости влекут за собой заключение долгосрочных контрактов. В случае частного финанси­рования таких проектов, как постройка больницы или крупной школы, срок действия контрактов может до­стигать тридцати лет и больше. С учетом недолговеч­ности современных политических и организационных договоренностей такие контракты становятся более чем пожизненными. Выдача подрядов на оказание услуг не влечет за собой потребности в подобных долгосроч­ных контрактах, но она подразумевает некоторые не­возвратные затраты, а, кроме того, частному подрядчи­ку требуется время для вхождения в курс дела. Такие подряды обычно выдаются на срок от пяти до семи лет.

В течение действия таких контрактов заказчик по­падает в сильную зависимость от подрядчика в смыс­ле качества услуг. Подрядчик может штрафоваться за их неоказание, но и услуги, и их выполнение могут быть четко обозначены лишь в смысле текущих задач и потребностей. Контракт представляет собой юри­дически обязывающий документ, в который не так-то легко внести поправки; долгосрочный контракт — ин­струмент поразительно негибкий и неповоротливый для того, чтобы пользоваться им в эпоху, требующую особенно быстрой адаптируемости и гибкости. В слу­чае краткосрочных (от пяти до семи лет) контрактов компании почти сразу же начинают думать об их воз­обновлении. Это, несомненно, дает им стимул к доб­росовестному исполнению существующего контракта, однако история выдачи подрядов учит нас не быть на­ивными. Имеются куда более простые и надежные спо­собы возобновления контракта — вместо повседневно­го добросовестного оказания услуг достаточно поддер­живать хорошие отношения с несколькими ключевыми лицами, занимающими ответственные должности.

Особенно интересно отметить возникновение мно­жества компаний, специализирующихся на искусстве получения подрядов от государства в самых разных сферах деятельности: например, одна реально су­ществующая британская компания берет подряды и на создание систем противоракетного предупреж­дения, и на организацию инспекций в начальных шко­лах. Очевидно, что компания, прежде подвизавшаяся в строительстве систем ПРО, не имеет первоначально­го опыта в управлении школами, и поэтому, добива­ясь подряда в этой области, не может со своей сторо­ны предложить ничего серьезного. Зато она обладает опытом получения подрядов от политиков и госчи­новников; этот опыт позволяет ей стать членом пост­демократического эллипса, описанного в главе IV. Но обязательно ли этот опыт нужен для того, чтобы добавленная стоимость и качественная услуга доходи­ли до непосредственных потребителей? В конце кон­цов, потребность в этом опыте можно устранить, про­сто-напросто не выдавая подрядов частному сектору.

Поведение государства в отношении реальных и по­тенциальных частных подрядчиков и готовность до­пустить их к процессу формулирования публичной политики, которая для них самих является источ­ником прибыли, представляют собой примеры тен­денций, упомянутых в главе II: утраты государством уверенности в себе и ликвидации государствен­ной службы как явления. Стоит напомнить, что по­нятие государственной службы сложилось в пред-демократическую эпоху. Во многих странах оно по­лучило еще большее развитие в эпоху расцвета так называемого бесконтрольного капитализма. Объяс­няется этот парадокс тем, что именно в стремлении оградить капиталистические свободы реформаторы XIX века нередко оказывались в ситуации, когда эти свободы вступали в противоречие с другими ценно­стями и интересами, и потому они всерьез воспри­нимали беспокойство Адама Смита о том, что биз­нес способен извратить политику точно в той же сте­пени, в какой политика способна извратить бизнес. Вследствие этого политикам и государственным слу­жащим требовалась своя этика, диктовавшая им иное поведение, чем в деловом мире. Мало кому удавалось жить в согласии с этими идеалами, из-за чего конец XIX века часто воспринимается как царство лицеме­рия, но все же эти идеалы существовали. Обществен­ная жизнь призывала к большой осторожности при взаимодействии с представителями влиятельных де­ловых кругов. Кроме того, от госслужащих требова­лось не забывать об общественных интересах, кото­рые не сводились к сумме частных деловых амбиций или того, на что были направлены эти амбиции. Эта идея развилась из концепции верховенства монархи­ческих интересов, но была адаптирована к условиям буржуазного капитализма и к необходимости внеш­него регулятора в лице государства, а затем достигла своего апогея в социал-демократическом идеале госу­дарства на службе у своих граждан.

Подобный подход не подразумевал враждебного отношения к капиталистическому поведению, а лишь признание того, что оно имеет свои границы, и на­личие определенного кодекса этики и поведения го­сударственных чиновников. Аналогичные процессы определяли положение армии и церкви по отноше­нию к постепенно нарождающемуся гражданскому и светскому государству. По мере того как в ходе по­литической жизни развивались институциональные структуры, не опиравшиеся на демонстрацию воен­ной силы, становилось ясно, что политический и во­енный кодексы нуждаются в отделении друг от друга. Из того, что сторонники гражданской политической жизни настаивали на этом разделении и на неуча­стии военных в политике, не следовало, что они были пацифистами. Точно так же и некоторые политики из числа преданных христиан со временем стали на­стаивать на отделении церкви от государства.

Одним из новшеств, которые принесло с собой так называемое новое государственное управление в кон­тексте неолиберальной гегемонии 1980-х годов, стал новый подход к границе между государственными и частными интересами, которая отныне считалась полупроницаемой: бизнес может вмешиваться в дела государства, как ему заблагорассудится, но не наобо­рот. Несогласных с этой моделью обвиняли в том, что они против бизнеса. Такая идея представляет собой крайне однобокое преувеличение классического по-литэкономического учения, будучи беспринципной адаптацией к реалиям бизнеса с его возможностями лоббирования. Ее интеллектуальным обоснованием служит описанная в главе II неолиберальная теория о врожденной мудрости бизнеса и врожденном идио­тизме правительства. Как утверждает эта теория, ус­пешная конкуренция на идеальном рынке возмож­на, в частности, благодаря максимальной и верной информированности, поскольку неверная информа­ция влечет за собой ошибки стратегии, которые при­водят к банкротству. Поэтому можно считать, что ус­пешные компании обладают идеальной информаци­ей, дающей им возможность идеально предвидеть действия других рыночных игроков. Это допущение носит характер аксиомы, так как оно предполагает, что в долговременном плане рынок способствует вы­живанию лишь самых приспособленных — в данном случае компаний, обладающих наилучшими возмож­ностями для получения информации. В отношении правительства подобных предположений не делает­ся. Оно не существует в состоянии идеальной конку­ренции, поэтому его информированность вызывает только подозрения.