Побочный эффект - Татьяна Туринская

И еще он заметил, что Паулина не только раскрепощалась под воздействием алкоголя. Практическими опытами выяснилось, что она напрочь переставала узнавать его, принимая за случайного любовника. Именно поэтому и становилась такая бесстыдно-развязная, безбашенная, потому и исчезали все запреты и табу, потому и позволяла себе все, чего душа ни пожелает. И ночью, в пылу любовной горячки, Николай радовался, что наступит утро, и Паулина не будет помнить ничего, абсолютно ничего из того, что мастерски проделывала ночью. Утром это снова будет добропорядочная женщина, образцовая офицерская супруга, самый надежный тыл защитника отечества. Мечта любого мужика – пуританка днем, шлюха ночью. Еще и в доме приберет, и готовит вполне сносно.

Все было отлажено в их быту и сексуальной жизни. Несколько месяцев пресного, безвкусного секса, когда приемлемой считалась исключительно поза миссионера. Паулина при этом лежала, скривившись, с открытыми глазами, заведя за голову руки, и с нетерпением ждала, когда кончится очередной сеанс выполнения ею супружеских обязанностей. Теперь ее демонстративная отстраненность не раздражала Николая. Напротив, эта игра стала доставлять ему истинное наслаждение. Еще слаще было осознание того, что в эту игру он играет один, что только от его желания зависит, с кем спать: с ледяной ли супругой или с отъявленной шлюхой, готовой на любые крайности и эксперименты.

Он был единственным и полновластным повелителем этой женщины. И потому в моменты холодной близости получал едва ли не большее удовольствие, чем в отвязные ночи. Ему нравился контраст холодная-горячая, скромница-шлюха. Терзая фригидное тело жены, он представлял на ее месте школьницу-шестиклассницу, впервые предоставившую юное свое тело в пользование мужчине, да не такому же школьнику-сопляку, а зрелому, многоопытному гиганту секса. Иногда он представлял себя учителем юной кокотки, плохо написавшей годовую контрольную по алгебре и таким вот бесхитростным способом отрабатывающей желанную пятерку. По его представлению, именно так, практически замерев под учителем, должна вести себя школьница в ночь своей сексуальной премьеры.

В другой раз он представлял Паулину одноклассницей Вадима, зашедшей узнать домашнее задание по географии, но вместо Вадима заставшей его изголодавшегося по женской ласке отца. И малышка лежит под ним, боясь противиться грозному дяденьке, предоставив ему в беспрекословное пользование свое неумелое, неготовое еще к плотским утехам тельце. А когда дяденька отпустит ее, молча оденется и уйдет. Она не скажет ни слова ни маме, ни папе. А потом она придет на день рождения к Вадиму и будет стыдливо отводить глаза от жадно-насмешливого взгляда его отца. И, услышав тихо-приказное: «Приходи завтра утром», кивнет послушно и испуганно. И утром, когда все дети будут в школе, она снова придет к нему, молча разденется и покорно ляжет в постель, и уже не будет стыдливо прикрываться одеялом, а лишь посмотрит выжидательно на своего хозяина: «Что дальше, господин?»

Еще он любил представлять на месте неласковой супруги молоденькую невесту новобранца, приехавшую просить командира о краткосрочном отпуске солдатику для срочного бракосочетания. Животик у девицы скоро полезет на нос, а потому со свадьбой тянуть нельзя: «Не могли бы вы, товарищ командир, отпустить моего Костика, то есть рядового Фесенко, хотя бы на три дня?» «Так не положено, гражданочка. Ваш жених нынче принадлежит государству в моем лице, и от одного меня зависит – состоится ваша свадьба или нет, появится ли дитя на свет законным или нагулянным байстрюком». «А может, как-нибудь возможно решить эту проблему, товарищ командир?» «Да не как-нибудь, а только всем известным способом, милочка, через постель». «Ну что вы, как можно? Я же верная жена, я не могу…». «Ну что ты, милая, какая же ты жена? Ты пока что бесправная шлюшка, нагулявшая ребенка без мужа. И что значит «не могу»? Как минимум один раз ты уже смогла, значит, и сейчас можешь. Хочешь мужа себе и отца ребенку? Тогда выполнишь свой гражданский долг и доставишь удовольствие командиру жениха. Впрочем, я не принуждаю – на нет и суда нет. Но по закону отпуск рядовому Фесенко будет положен не ранее, чем через десять месяцев. Да и тот от меня будет зависеть: если захочу, миллион причин найду, чтобы жениха твоего, заморыша Фесенко, в отпуск не отпустить». «Хорошо, товарищ командир, согласная я. Только уж вы поаккуратнее, а то ж я беременная, вы уж слишком не усердствуйте…»

Такие внутренние диалоги доводили Николая до полного экстаза. И холодность супруги уже не омрачала, а доставляла не абы какое удовольствие: то, чего он не смог бы позволить себе никогда в жизни, а именно изнасиловать школьницу ли, невесту ли подчиненного, жену ли друга или вышестоящего начальства, он с восторгом проделывал в мечтах, трудясь над неласковым телом Паулины. И тогда ее отстраненность не оскорбляла, не доводила его до отчаяния, а становилась весьма логичной и даже возбуждающей. А потом, когда надоедало играться в маньяка-насильника, растлителя малолетних соседок и дочерей высшего офицерского состава, Николай прибегал к замечательному, спасительному эликсиру. И имел тогда офицер Черкасов совершенно дикий, разнузданный секс с женой, искренне считающей его посторонним кобелем.

Поистине завидное разнообразие с одной-единственной женщиной! И полгарнизона перетрахаешь, не подхвативши срамной болезни, и скромницу-жену увидишь в такой ипостаси, в которой она никогда в жизни не рискнула бы показаться законному мужу! Главное, чтобы волшебный эликсир она принимала строго дозировано, только в присутствии мужа и не иначе, как по его высочайшему велению.

* * *

Сергей переживал развод едва ли легче Ирины. Для него это был такой же удар судьбы, такая же непосильная ноша. Удар под дых от любимой женщины, от той, которую искренне считал единственной и неповторимой.

Очень тяжело было начинать новую жизнь в окружении старых вещей. Вроде ничего вокруг не изменилось, все осталось таким же, только воздух из его мира откачали, оставив ровно столько, чтоб не задохнулся: по глоточку в час. Мысль о предательстве любимой не отпускала, жгла днем и ночью.

И без того было больно, а тут еще Лариска присосалась, как рыба-прилипала. Лезла с навязчивым сочувствием, едва ли не каждый день врываясь в их дом с докладами, как Ирина со своим молодым ухажером милуется прямо в кабинете, не стесняясь открытых стеклянных стен. В подробностях рассказывала про свое незаконное увольнение, да как обстоят дела с ее судебной тяжбой против треста. Радовалась, как дитя, когда ей удалось посадить Ирину в лужу.

Визиты ее утомляли Сергея. Поначалу старался не показывать ей свою неприязнь, молча терпел присутствие свидетельницы краха его счастья. Но Ларочка была столь назойлива, столь отталкивающе-слащава в своем стремлении утешить брошенного мужа бывшей подруги, что постепенно Сергей начал открыто демонстрировать истинное к ней отношение. Но Ларочка – святая простота! – не понимала, что ее не желают видеть в этом доме. И по-прежнему считала Русаковых своей семьей.

По выходным от нее вообще не было отбою. Как в субботу утром приходила, так до самого позднего воскресного вечера выставить ее за двери не удавалось. Сутки напролет она убирала квартиру, с демонстративным наслаждением перебирала одежду в шкафах, ревностно выискивая забытые Ириной вещи и с нескрываемым восторгом уничтожая эти маленькие следы чужого счастья, изломанного ее руками. Готовила обеды и ужины, радостно мурлыкая незатейливые песенки под урчание микроволновки. Сергей устал бороться с ее наглым вторжением в их жизнь – это казалось бессмысленной тратой слов и нервов.