Побочный эффект - Татьяна Туринская

Знать бы еще наверняка, как именно она подействовала. Николай ведь до сих пор шпынял ее за якобы распутство в ее звездные времена. Паулина-то, конечно, не верила в эти его россказни, но когда тебе много лет вбивают в голову какую-то мысль, причем зачастую вбивают в прямом смысле слова, помимо воли начинаешь сомневаться в себе.

В любом случае, изменить Паулина ничего не может. Что бы ни произошло ночью – это уже произошло. Назад уже ничего не отыграешь. Остается надеяться, что Николай наконец-то говорит правду. Они просто спорили о будущем Вадика, да. Это похоже на правду. А уж то, что он упомянул про нагоняй, придает его словам стопроцентную правдивость. Без нагоняев с его стороны они практически не общаются. Может, и до драки дошло – тело как помятое, мышцы ноют. Спасибо, хоть синяков не оставил.

Точно. Потому-то Николай и замешкался с ответом на ее простой вопрос: «Что вчера было?» Видимо, вчера он конкретно распустил руки. Остается надеяться, что Вадик не видел, как Николай ее избивал. Бедное дитя…

Вот и пришел конец ее сомнениям: все намеки Николая на ее мифическое распутство под воздействием алкоголя – сказка чистой воды. Она была права все эти годы: Николай все это выдумал, чтобы жениться на ней. Просто выдумал.

* * *

Ирина не могла оставаться дома. Вернее, ей не было там места. В их новой просторной квартире нашлось место всем, кроме нее. Сергей закрылся в спальне, не желая видеть и слышать предательницу-жену. Маришка, вся в слезах, закрылась в своей комнате, бросив на прощание полный презренья взгляд на предательницу-мать. Вероника Николаевна по-прежнему сидела за столом, не в силах вымолвить ни слова, лишь с немым укором и бесконечной жалостью глядя на предательницу-дочь. Предательница-подруга сидела напротив, нагло ухмыляясь в лицо жертве оговора. Всем в этом доме нашлось место. Всем, кроме Ирины.

Еще три дня назад, в тот проклятый день двадцать восьмого декабря, шел снег, создавая иллюзию праздника, дурманя головы подвыпивших людей, заставляя поверить в сказку. Жухлые листья, по странному капризу природы все еще висевшие на ветвях, покрылись снегом и стали похожи на елочные игрушки. Тогда все вокруг выглядело нарядным и праздничным. Теперь же, в новогоднюю ночь, с неба не упало ни одной снежинки. Больше того, даже тот, предательский, снег растаял, превратив сказочно-прекрасный город в мегаполис-помойку. Москва горела миллионами огней и огоньков, переливалась тысячами разноцветных бликов, а под ногами прохожих булькала грязная жижа.

Впрочем, прохожих как раз и не было. Улица вокруг была пустынна. Во всем безумном, грязном, лживом мире Ирина оказалась одна. За окнами домов веселился народ, где-то уже пели, где-то с балконов шумно выстреливали фейерверки, кругом стреляли, гремели взрывами петарды, но это был лживый мир. На самом деле нет никакого праздника, нет в мире радости и веселья, нет счастья. Нет музыки, нет цветов, нет запахов. Есть грязь и ложь, и все веселье, происходящее вокруг, ни что иное, как обман зрения, стереомультфильм: очень похоже на правду, но ложь. Иллюзия жизни вместо самой жизни. Одна сплошная иллюзия. А на самом деле кругом только грязь, и пахнет не мандаринами под елкой, а опять же – грязью.

Она шла и шла, не выбирая дороги и направления, не зная конечного пункта маршрута, не ведая цели. Вернее, цель у Ирины была. Умереть. Это единственное, чего ей сейчас хотелось. Нет, она не собиралась кончать жизнь самоубийством. Не из страха боли или осуждения. Единственное, что останавливало ее от самоубийства, что там, где она окажется после, уже никогда не сможет встретиться с Сергеем и объяснить ему всю ложь и нелепость обвинений в измене. Сереженька, миленький, родненький, да как же ты мог поверить? Да разве ж ей нужен тот мальчишка? Да ведь он ей никогда и не нравился, скорее наоборот, был ей крайне неприятен. И как же так получилось, что на фотографии они так близко? И почему она буквально пожирает его глазами, готова практически сию минуту броситься в его постель? Ведь этого не было! Не было. Не было… Ничего не было…

Все кончено. Сергей никогда не простит. Не поверит, что ничего не было. Не поверит, что всю жизнь она любила только его и никто другой ей никогда и даром не был нужен. И что на самом деле влюблена в Вадима не она, а Лариска. Что отомстила, мерзавка, как раз за то, что на нее саму Вадим не клюнул, а давно заглядывался на Ирину. Лариска – дрянь, но у нее есть доказательство неверности в виде фотографии. А у Ирины никаких доказательств нет. Ни своей верности, ни Ларискиного предательства. Никаких доказательств, пусто!

Все кончено… Ее никогда не простит Сергей. Ее никогда не простит Маришка. Ее никогда не простит мама. Они никогда не простят ее за то, чего она не делала. И доказать, что она ничего предосудительного не сделала, невозможно. Нет, мама, наверное, простит – на то она и мать, но осуждать будет до последнего вздоха. Но это бы полбеды, с этим можно было бы жить дальше. Ее никогда не простят Сергей с Маришкой. Вот это беда. С этим жить нельзя. Когда любимые муж и дочь считают тебя предательницей и изменницей – с этим жить нельзя…

Ирина шла и шла, твердя про себя:

– С этим жить нельзя…

Она не просто так повторяла эти слова. Она кликала на себя гнев Божий, кару небесную. Ей нельзя больше жить, все кончено, так почему она еще жива? Ведь ночь, пустынно и страшно, она одна посреди пустого и чуждого ей города, в шикарной шубе, с бриллиантами в ушах и на пальцах. Ну где же вы, разбойники-грабители, убийцы-потрошители? Куда вы попрятались в самую важную в году ночь? Ну вот же я – берите, режьте, стреляйте, забирайте бриллианты, снимайте с моего хладного трупа меха! А самое главное – заберите мою жизнь, мою никчемную, никому не нужную жизнь! Где вы, убийцы, зачем попрятались по норам? Ау! Убейте меня, ну пожалуйста, ну кто нибудь, смилуйтесь надо мною – убейте меня…

* * *

– Не у-би-ли…

Ирина произнесла это с таким бесконечным разочарованием, что у невольной слушательницы сжалось сердце, словно и ей было жаль, что подлые убийцы почему-то попрятались по норам в новогоднюю ночь. Поймав себя на этой мысли, собеседница-незнакомка тряхнула головой, как бы сбрасывая с себя наваждение, и произнесла:

– Вижу. А что было дальше?

Ирина горько вздохнула:

– Звонок…

* * *

Было уже начало шестого, когда тишину новогоднего утра прорезал телефонный звонок.

Ирина достала мобильный из сумочки, посмотрела на дисплей. Сердце радостно екнуло – там высветился номер Сергея. Он волнуется, возможно, он уже простил ее? Или, по крайней мере, готов простить?

– Алло, – ее голос дрогнул от надежды.

– Ира, мама умерла. Иди домой, ее еще не увезли. И нужно что-то решать с похоронами…

Сердце застыло комом в горле. Ирина хотела спросить, чья, чья мама умерла, но язык не повиновался. Обычно Сергей называл тещу Вероникой Николаевной. Значит, умерла мать Сергея? Тогда почему «иди домой, ее еще не увезли»? Неужели?… Нет!!! Господи, нет, прошу тебя, пожалуйста, нет, нет, нет!!! Не надо, Господи, не так, только не так! Это я должна была умереть, я, слышишь, я! Ты все напутал! Я, Господи, я…Меня, пожалуйста, Господи, меня, меня!..