Гражданский спецназ - Альберт Байкалов

– Я тебе не успел сказать, – глядя себе под ноги, заговорил Антон. – Когда мы приехали по вызову на квартиру Скоробогатова, там находился его друг, который и обнаружил якобы его в невменяемом состоянии. На полу кухни было разбито две рюмки, хотя этот парень сказал, что со Скорым он не пил. Кроме этого, беспорядок, царивший в комнатах, был неубедителен.

– Как это? – Геннадий остановился и удивленно посмотрел на Антона.

– Видишь ли, – Филиппов на секунду задумался, восстанавливая картину погрома, – во-первых, этот дружок утверждал, что Скорый пытался разжечь костер, используя штору с окна. Так вот, штору ему как бы удалось зажечь, но, что странно, при этом абсолютно не пострадал ковер. Кроме того, в ванной я обнаружил немного сажи.

– Ты хочешь сказать, что все подстроено?

– Именно. Взять ту же мебель. Она сильно повреждена, а между тем от соседей не поступало никаких жалоб. Ее что, осторожно ломали?

– Понимаю, – кивнул головой Геннадий. – А что за парень, ты не узнавал?

– Оттуда отец Скоробогатова с нами ехал. Я его расспросил. Это был Лузин Игорь. Живет на Тухачевского. Я даже телефон его запомнил.

– Отлично! – Геннадий не без восхищения посмотрел на Антона. – А кто-то еще скулил, что навыков оперативной работы нет. Что бы я без тебя делал. Теперь у нас еще один фигурант появился!

– Я подозреваю, что в шайке Бобра он теперь займет главенствующую роль, – сказал Антон.

– Почему ты так думаешь?

– Курмачов сказал, что Скоробогатов командовал парадом, когда он бомжа мочил, Бобров лишь наблюдал. По крайней мере, отморозки слушались Скорого и все, что он говорил, выполняли.

– Значит, он не поладил с Бобром, и тот решил его убрать, – задумчиво произнес Навродский. – А Лучок этот случайно не со стороны?

– Нет, – Антон отрицательно покачал головой.

– Тебе не кажется, что твое исчезновение из профилактория в один день с этими субчиками может вызвать подозрение у Бобра? – В голосе Геннадия послышались нотки тревоги.

– Даже если так, что это ему даст? – удивился Антон. – Я же по другим документам лежал.

– Лучок тебя видел, – напомнил ему Геннадий.

Антон отмахнулся.

– Ну и что с того? Что, Бобер фоторобот будет составлять?

Перейдя через дорогу, они оказались на набережной. Навродский оглядел раскинувшийся внизу пляж, заполненный загорающими. Несколько отчаянных мужиков, видимо, согретых изнутри, уже купались.

– Я в прошлом году ни разу не окунулся, – с сожалением вздохнул он, – с этой работой. Потом еще Оксанка… Так закрутился, что не заметил, как и лето пролетело.

– Да и я тебе хлопот прибавил тогда, – напомнил Антон.

– Какие это хлопоты по сравнению с крушением семейного корабля. – Геннадий задумался на минуту, положив локти на бетонные ограждения пляжа, затем с горечью усмехнулся. – В один день, как обухом по голове.

Антону оставалось лишь молча посочувствовать другу. Он не понаслышке знал о том, что сейчас испытывает Геннадий, мысленно вернувшись назад, в злополучный промозглый ноябрь прошлого года, когда судья бесстрастным голосом объявил о расторжении брака между Оксаной и Геннадием Навродскими. Причина была банальна – измена. Но если у Антона первый брак распался из-за неверности жены, то в случае с Геннадием, как сам он любил выражаться, косяков напорол он.

– Может, еще вернется? – вырвалось у Антона.

– Оксанка? – Геннадий покачал головой. – Эта никогда. У нее или пан, или пропал. Знаешь, – Геннадий проводил взглядом несущихся над водой чаек и вздохнул, – во время общения с Пешехоновой в «Европе» я неожиданно понял, что не играю роль воздыхателя.

Антон с удивлением и даже опаской уставился на него:

– Понравилась?

– Не то слово, – вздохнул Геннадий и, оттолкнувшись от барьера, побрел вдоль по набережной.

Озадаченный таким известием, Филиппов двинулся следом.

– Слушай, мне эта новость не принесла радости.

– Мне тоже, – усмехнулся Геннадий. – Но ты не переживай, я не тот человек, который на первое место ставит чувства, а на второе долг и порядочность. Любовь можно задавить в себе, хотя, конечно, это намного страшней, чем пережить наркотическую ломку…

Минуло два дня с того момента, как Вадим Скоробогатов пришел в себя в камере временно задержанных, а казалось, что прошла целая вечность.

Здесь, в СИЗО, куда его перевели, Скорый не переставал ломать голову над тем, как он оказался с оружием в городе.

Самым непонятным во всей этой истории было то, что по протоколу и вопросам, которые ему задавали, у него был обнаружен пистолет Макарова, тогда как на самом деле дома, под ванной, хранился «ТТ».

Значит, ствол ему подбросили. Зачем и кто? Здесь было два варианта: первый – его все-таки подставил Лучок, второй – ствол подбросили менты. Автоматически возникала целая гора неясных моментов.

В камере, рассчитанной на двадцать человек, было гораздо больше. Многим ожидающим окончания следствия или суда приходилось спать в две смены. Но то были люди, попавшие сюда случайно. Один, по пьяной лавочке приревновав жену к собутыльнику, не соотнес вес табуретки с весом статьи о нанесении тяжких телесных повреждений, другой поздно затормозил перед перебегающим улицу пешеходом, третий, похваставшись дедовским ружьем, забыл, что оно заряжено, и оставил сиротами троих детей соседа. Всех их объединяло одно – случай.

Эти люди всячески избегали конфликтов с другой категорией подследственных, с теми, для кого время, проведенное в стенах исправительно-трудовых учреждений, равносильно трудовому стажу.

Несмотря на то что Вадим впервые столь серьезно залетел, он причислил себя ко второй категории и в первый же день свалил на пол мирно спящего увальня, заняв его место.

Посопев, парень, который попался на краже свиньи со свинофермы, стерпел обиду и больше не претендовал на собственную шконку.

Наибольшим авторитетом среди всех как по числу ходок, так и по своим физическим данным был тридцатипятилетний здоровяк Мамай. После пятилетнего перерыва ему вновь предстояла ходка за грабеж, и, несмотря на то что две предыдущие она могла перекрыть по длительности вдвое, особо он не волновался.

Подогреваемый с воли подельниками, этот человек не знал нужды ни в харчах, ни в куреве, а по тому, как вечером у него начинали блестеть глаза, а движения становились вальяжными, можно было предположить, что и с ширевом у него дела обстояли благополучно.

Большую часть времени он проводил за игрой в карты с двумя татарами Вилей и Рустом, и хотя у обоих были имена Рустам и Ренат, даже знакомясь, они называли себя по кличкам.

Остальная масса ожидающих своей участи подследственных состояла из подобных Скорому молодых и сильных мужчин, порожденных рыночной экономикой рэкетиров, директоров воздушных фирм и прочих любителей легких денег.