Двенадцать - Ник Макдонелл

Понаблюдав за скейтбордистами, сам Белый Майк кататься не стал, но решил, что благодаря им нашел отличное место. И эта сцена под куполом стала одним из самых любимых мест его в городе, куда он постоянно приходил, даже по ночам Для того чтобы пересечь сцену, как он знал, требуется сделать двадцать больших шагов, и он шел по ней, а пальто его вздымалось и развевалось, потому что под куполом гулял ветер.

В камере не так плохо, как ожидал Хантер. По крайней мере хорошо то, что при нем было удостоверение личности, поэтому его не сразу отвезли в центр, а больше суток продержали в камере местного участка. Да и в центре было не так плохо. На него никто особенно не обращал внимания. Его даже потрясло, с каким безразличием отнеслись к нему и полицейские, и задержанные. Он решил, что просто выдался такой вялый день. Сидя в камере, он много размышлял, потому что отжиматься ему показалось пошлым, и не хотелось глупо выглядеть. Он пытался вспомнить все, что когда-либо учил наизусть в школе, но припомнить удалось только начало «Энеиды» на латыни: «Агmа virumque саnо» — «Битвы и мужа пою». Слова показались ему уместными.

Нельзя сказать, что ему не страшно. Но Хантер понимает, что никого не убивал, а в замкнутом пространстве осознание собственной невиновности очень помогает.

Хантер думает о том, как его тянет с кем-нибудь поговорить. Лучше всего с Белым Майком, но можно практически с кем угодно. А может, и нет. Может, ему никогда уже не захочется ни с кем разговаривать, никогда.

Днем приходит полицейский и отводит его в кабинет, где сидит незнакомый Хантеру адвокат. Адвокат представляется. Он связался по телефону с отцом Хантера.

— Тебя, я думаю, разыскал отец Эндрю?

— Да, Хантер, он очень помог. Так мило с его стороны было нас найти. Мы же оставили для тебя программу нашей поездки.

— Да, знаю.

Молчание.

— Да. Как бы то ни было, завтра рано утром я вылетаю, как и обещал. Это лучшее, что я могу сделать. Господи, кто же мог предположить, что такое случится.

— Понятно.

— Извини, что так долго.

В разговоре снова зависает пауза. «Он же отец, пусть сам догадается, — думает Хантер. — Дам ему возможность самому понять, о чем нужно говорить дальше».

— Как ты себя чувствуешь?

Хантер качает головой, прикрыв глаза.

— Весьма дерьмово, папа.

Мэт Маккаллок измученно вешает трубку. Его жена приняла таблетки и уснула еще до того, как он набрал номер. Он об этом позаботился, ему не хотелось ее выслушивать. Он делает себе еще одну порцию джина с тоником и смотрит на пляж. Ему кажется, что сын напуган.

Он помнит, что случилось с ним, когда лет ему было столько же, сколько сейчас Хантеру, и как он испугался. Он и тогда уже много пил, но помнит все. Он учился в предпоследнем классе старшей школы, жил в пансионе при школе. Все произошло тоже зимой, но незадолго до каникул. В конце семестра должны были приехать родители, и хор мальчиков готовил для них концерт. Пели они гимны и духовные песни. «Аллилуйя» Генделя и тому подобное. Первые два года он очень радовался, что вернется домой на каникулы, и когда стоял на сцене и пел, все как-то вдруг менялось, и певучие «аллилуйя» лились дождем и наполняли собой большой зал. Он весь отдавался пению, и от этого становилось хорошо, ведь, черт возьми, это же было под Рождество, и все ученики не могли в этот день оставаться подвыпившими циниками.

А на третий год обучения в пансионе в день перед концертом Мэт пил и хулиганил — занятия уже практически закончились. На земле толстым слоем лежал снег. Мэту и еще некоторым ребятам пришло в голову, что славно было бы устроить в лесу костер. Место они выбрали недалеко от спального корпуса, но так, чтобы их не могли увидеть. И вот в тот вечер они сбежали, а через несколько часов, когда все как следует напились, мальчишки зажгли костер. Полянка осветилась, и снег отражал пляшущие огоньки на красные лица школьников. Мальчишки весело вопили, глядя на костер, а потом начали петь «Аллилуйя, аминь» — вместо застольной песни — и плясать вокруг огня, подпрыгивая в неярком жутковатом свете, который бывает зимой на восточном побережье. Ветер подхватил и понес по воздуху россыпь искр. Они упали на двух парней, и куртки у них вспыхнули.

Одним из тех двоих был Мэт Маккаллок. У него загорелся рукав, и он увидел, что с другим парнем произошло то же самое, но Мэт просто сунул руку в снег и наблюдал, как тот, другой, убегает в лес. Леса Мэт Маккаллок всегда боялся.

Другой парень был пьян и только через секунду понял, что на нем горит одежда. А кругом распевали хором «аминь, аминь, аллилуйя, аминь», и он растерялся, что ли, побежал в лес, и никто этого не заметил, кроме Мэта. Когда мальчишки все вместе распевали свою любимую громкую часть, «Царь царствующих, во веки веков, владыка владык», куртка у парня расплавилась, и горячая масса обожгла кожу. От шока он потерял сознание, и пламя уничтожило всю его одежду, сожгло почти всю кожу, а всего-то футах в сорока от того места, за деревьями, стоял Мэт и остальные ребята. И голое мертвое тело осталось лежать, прикрытое только остатками расплавившейся куртки, в этом свежем, чистом, холодном снегу, под деревьями в Новой Англии.

Мэт Маккаллок все еще помнит, как подростком оказался причастен к большой беде. Правда, у него самого никаких серьезных неприятностей не было. Никто так и не узнал, что Мэт тогда заметил, как тот парень убежал и не вернулся. На следующее утро, когда нашли труп, Мэта Маккаллока стошнило, но все решили, что добродушный мальчик просто сильно переживает. Никого из тех, кто был в ту ночь у костра, не выгнали из школы, — их было слишком много. Но поскольку нужно было на кого-то свалить вину и принять меры, ведь это была старая, уважаемая школа, то уволили одного из деканов. Он уехал в Колорадо и пошел работать в государственную школу а мальчишкам, которым он раньше преподавал английский, стали задавать намного больше домашних заданий, чем раньше. Мэт Маккаллок и все остальные довольно долго переживали свою вину, до окончания школы, по крайней мере, а потом каждый пошел своей дорогой, и тяжелые воспоминания преследовали их только время от времени.

В одиннадцатом классе все изучали этику. Это был обязательный предмет Белый Майк все ломал голову почему. На этом уроке ему всегда было скучно, но он не показывал виду и запросто получал отличные оценки, пока однажды в качестве темы для обсуждения не предложили религиозные организации, а также все с этим связанное: дискриминацию, веру, свободу и все такое. Белый Майк, развалившись на стуле, слушал, как остальные пытаются сформулировать свои мысли, а именно то, что моральные ценности христианства им близки, но при этом религию они все же считают опиумом для народа У них в классе была одна черная девочка (она получала стипендию), и она стала рассказывать, что каждое воскресенье ходит в церковь и поет и какое взаимопонимание царит между верующими. Белый Майк был в плохом настроении. Он поднял руку, и все посмотрели на него, потому что он всегда говорил неожиданные вещи.