Ночной поезд - Мартин Эмис

Я откинулась на спинку кресла. Мне нужно было пробить брешь в отчужденности.

– Это все из-за полковника Тома, Трейдер. Он был близок к помешательству. Мне пришлось это сделать ради полковника Тома.

– Тогда подкину вам одну идею. Это дело рук Тома.

– Что именно?

– Самоубийство Дженнифер. Убийство Дженнифер.

– Повторите?

– Против него нет никаких улик. Значит, он и есть преступник. Это же азбучная истина. Все, что от вас требуется, – чуть-чуть отступить от заведенного порядка. Как при ремонте этой спальни: одно и то же можно сделать сотней разных способов. Предположим, Дженнифер убила Мириам. Или Бэкс Дензигер. Или вы. Но сейчас мы обсуждаем Тома. Итак, это сделал он. Дождался, пока я уйду. Незамеченным проник в дом и сделал свое черное дело.

– Допустим. Тогда зачем он ворошит эту историю? Зачем вовлекает меня! Зачем, по-вашему, я здесь сижу?

– Для отвода глаз. Это уловка. Чтобы ни один здравомыслящий человек не догадался об истинной причине.

– И какова же истинная причина?

– Это ясно как день. Допустим, Дженнифер не могла забыть некую страшную тайну своего детства. Она пыталась подавить эти воспоминания. При помощи наркотиков.

– При помощи наркотиков?

– В детстве она спросила отца… зачем он прокрадывается к ней в комнату. Зачем делает всякие гадости. Зачем принуждает… Нет… не могу… простите, Майк.

– Ничего. Но продолжать не стоит. Дженнифер сама себя убила.

– Дженнифер сама себя убила. Неужели? Тогда почему все кому не лень суются в это дело? Почему все лезут… черт их раздери.

* * *

Потом – как откровение:

Вы разговаривали с профессором Дензигером?

Да, мы с Бэксом недавно виделись.

Он вам рассказал, как…

Рассказал. Он себе места не находит. Но мне показалось, что в ее поступке просматривается некая закономерность. Речь не о допущенной ошибке – это как раз было нетипично. Речь о том, каким образом она загубила работу. Изменила величины. Изменила все данные.

А что в этом нетипичного?

Ну, понимаете, если бы при ней зашел разговор, к примеру, о том, кто победит на следующих выборах, – она бы заскучала. В силу заданности величин. Всех параметров. Всего хода событий. Она давным-давно перестала интересоваться такими вещами.

Дензигер упомянул, что ее ошибка выглядела умышленной?

По-моему, так ошибиться можно только под воздействием навязчивой идеи. Вспомните, как Сэндедж начал донимать всех своими открытиями квазаров. Но в действительности на его результаты повлияли коричневые карлики, которые сходны с квазарами. И в теннисе бывает то же самое: когда все мысли о том, чтобы выиграть сет, ты явственно видишь, как мяч попал в площадку, хотя на самом деле он ушел в аут. Это известная схема.

Вы же сами сказали, что она старалась отходить от заданных схем.

Но психическое заболевание неизбежно загоняет человека в определенную схему. Причем в совершенно стандартную. У нее появились и другие отклонения. Например, страсть к покупкам.

Что же она скупала? Лимузины? Рояли?

Нет, картины. Причем немыслимое барахло. Она не особенно разбиралась в живописи – как, впрочем, и я. Скупала банальные штамповки. Я только и успевал отправлять заказы обратно. Владельцы галерей не возражали. Они понимали, что клиент не в себе. Им к такому не привыкать.

На каждом чеке проставлена дата.

…Да. В пятницу было две доставки. Два чека датированы первым апреля.

День дураков.

День дураков.

* * *

Потом еще одно откровение:

Он только что стрельнул у меня сигарету. Первую за весь вечер. Я к тому времени уже выкурила полторы пачки. Говорю ему:

– Может, вы удивитесь, но я этому не верю. Ведь было вскрытие. Токсикология? Подозреваю, Том рассказал вам о результатах экспертизы.

– Мне рассказала Мириам. Она все мне рассказывает. Литий? Я разыграл удивление. На самом деле я уже знал.

– Вы знали, что Дженнифер глотает литий?

– Пока она была жива – нет. – Он тяжело вздохнул и продолжил: – Майк, вот скажите… Эта книжка… «Осмысление самоубийства». Она ведь не помогает осмыслить самоубийство. В ней вообще крайне мало смысла. А уж в том, что касается предсмертных записок, там и вовсе сплошной туман. Часто ли самоубийцы оставляют записки?

В этой области статистике верить нельзя. Так я ему и ответила.

– А какую роль играет записка?

Сама по себе – никакой, ответила я. Важно, кто ее оставил и что в ней сказано. В ней может содержаться как извинение, так и обвинение.

– Она оставила записку. Оставила. Послала ее мне по почте. Через неделю я вышел на работу и нашел этот конверт среди прочей корреспонденции. Вот, можете ознакомиться. А я тем временем поступлю так, как она поступила в субботу утром, отправив это письмо. Пройдусь вокруг квартала.

Дождавшись, пока захлопнется входная дверь, я склонилась над магнитофоном. Постаралась говорить не шепотом, а хоть чуть-чуть громче – и не смогла. Пришлось поставить рычажок громкости на максимум, потому что моя внутренняя громкость отказала.

«Дорогой мой, – шептала я, – ты сейчас занят работой, и это к лучшему. Ты самый добрый человек на планете и поэтому рано или поздно простишь меня за то, что я сделала.

Ты знал меня как никто другой, и все же я не такая, какой виделась тебе. Год назад у меня возникло ощущение, что я теряю власть над своими мыслями. Только так можно описать это состояние. Мои мысли начали жить собственной жизнью, они занимались собственными делами и проходили мимо меня. Я не рискнула обратиться к Талкингорну – ведь он тут же побежал бы докладывать отцу. Надеялась, что справлюсь сама, – скорее всего просто пыталась себя обмануть. Начала изучать специальную литературу. Ты думал, что по понедельникам я посещаю библиотеку, а в действительности я ходила на Рейнбоу-плаза, где в обеденное время на лужайке собираются наркоторговцы. Там можно раздобыть любое зелье. Начиная с мая прошлого года я постоянно принимала различные дозы психотропных средств. Серзон, депекот, тег-ретол – словно заклинание, правда? Они прочищают голову. Но вскоре и эти штуки перестали помогать.

Мне страшно. Не покидает ощущение, что я способна выкинуть что-нибудь такое, до чего еще никто не додумался. Что-то совершенно нечеловеческое. Может быть, сейчас именно это я и делаю? Милый, я буду с тобой до завтрашнего вечера. Ты относился ко мне безупречно. Знай, что от тебя ничего не зависело.

Поддержи маму. Поддержи отца. Поддержи отца. Прости прости прости прости прости прости прости прости прости…»