Секретная сотрудница - Фридрих Незнанский

Не способствовала праздничному настроению и скупая телеграмма, которую Александр Борисович по возвращении извлек из почтового ящика. (Очевидно, почтальон, не застав адресата, просто бросил ее в ящик.) «Поздравляем с днем рождения. Еще надеемся. Жена, дочь».

Это укоризненное «еще надеемся» неожиданно заставило его вновь испытать мучительное чувство стыда за свою непутевую жизнь, в которой никак не находилось должного места для семьи. Жизнь, из-за которой он постоянно не мог уделить необходимого внимания той единственной женщине, которая всегда преданно и бескорыстно его любила…

Поддавшись мрачному настроению, Турецкий не стал приглашать гостей, устраивать шумное застолье и остаток вечера, потягивая виски, угрюмо просидел у телефона, ожидая либо звонка Кулика, либо международного — из Риги. Но так и не дождался ни того ни другого.

Зато уже затемно дождался неожиданного звонка в дверь. И открыв ее, узрел на пороге сияющего Борьку Немировского.

— Ты что, один? — удивился тот. — А где же гости?!

— А я никого и не звал, — буркнул Турецкий.

— Ну ты даешь — неужели в одиночку заливаешь!? Слушай, что с тобой происходит? — присмотревшись к старому другу, удивленно заметил американский гость. — Что-то ты мне не нравишься.

— Ничего… Все хоккей, как у вас говорят, — усмехнулся Александр Борисович, наливая ему выпить.

— Может, у тебя депрессия? Нельзя это так оставлять. Надо обратиться к психоаналитику, а не напиваться.

— Ага. Лучше сразу в Государственную думу. Чтобы приняли для Саши Турецкого индивидуальный сухой закон…

— Нет, ты мне определенно не нравишься… Ладно, не хочешь говорить, дело твое. Тогда держи — это тебе мой подарок.

Немировский вручил имениннику небольшую картонную коробку.

— Что это?

— Открой и увидишь.

Внутри оказался новенький портативный компьютер. Ожидавший чего угодно, только не этого, Турецкий недоуменно взглянул на старого друга.

— А на хрена он мне?

— Как это «на хрена»?! Это же «Acer»! Последняя модель! — И удивленный гость принялся со знанием дела перечислять ее многочисленные достоинства. — Для современного человека совершенно незаменимая вещь! У нас в Америке без них как без рук!

— Так это у вас. А мы по старинке, лапотники… И потом, я понятия не имею, чего и куда тут нажимать…

— Пустяки, научишься.

— Лучше бы ты мне принес еще виски, — вздохнул Турецкий.

— No problems! Мы же сейчас идем в кабак. Разве ты забыл?

— Чего?

Выходить из дому и тащиться куда бы то ни было имениннику решительно не хотелось. Не говоря уже о том, что он терпеть не мог ни самих кабаков, ни тусовавшейся там особого рода публики. Но американский гость был непреклонен. А поскольку дальнейшее ожидание у телефона явно не имело смысла, Александр Борисович в конце концов пришел к выводу, что, если душа требует выпивки, то не имеет значения, где утолять жажду — дома или в кабаке. С тем и отправился наскоро принимать душ и переодеваться.

Балашихинская городская больница

Ночь

— … Ну, Ракель ему и говорит: так, мол, и так, не люблю я тебя. И вообще, лучше ты меня не трожь, а не то в полицию нажалуюсь… А он, Фернандо, значит, вдруг — хвать ее за грудки да как заорет: ах ты, такая-растакая, непотребная! Мол, отец твой мне агромадные деньги должен, а ты еще ломаешься?! Все равно, говорит, будешь моей полюбовницей!

— Ой, страсти-то какие! А дальше, дальше чего было?

— Ясно чего: руки начал ей выкручивать. Потом на кровать повалил, чтобы, значит, снасильничать девку. И вдруг заходит Аугусто. Братец, стало быть, ее. Только она покамест не знает, что он братец. Отец ей перед смертью не сказал, что у него еще сыночек есть от другой женщины. Вот у них, значит, с сестрой любовь и закрутилась…

— Ах ты Господи!..

— Ну, вошел он: глядь — а тот, Фернандо, значит, ее уже почти одолел. Подбегает и как хватит его кулаком по загривку! Ну, из того и дух вон…

— Убил?!

— А кто ж его знает? Может, и убил. Тут как раз эта серия закончилась. А чего дальше будет — завтра узнаем.

Рассказав подруге, такой же пожилой нянечке из соседнего хирургического отделения, последнюю серию бесконечной мексиканской «мыльной оперы», Марья Ивановна, как обычно, направилась делать обход.

Больные давно улеглись. Старое здание районной больницы казалось совершенно вымершим. Только из ординаторской слышались негромкие голоса и озорное хихиканье. Не иначе, сестрички опять заигрывали с дежурным врачом. Совсем еще сопливки — а туда же, бесстыдницы…

Пройдя по палатам и убедившись, что ничего особенного не произошло, Марья Ивановна напоследок заглянула в отдельный бокс, где уже третий день лежал какой-то безымянный мальчонка, которого, по слухам, подобрали в лесу здешние милиционеры. Был он до сих пор без сознания. Только иногда жалобно скулил либо начинал бредить. Бормотал какие-то невнятные страсти, будто в кино ужасов насмотрелся. А чего бормотал и не поймешь. Одно слово — психический.

Приоткрыв дверь в бокс, Марья Ивановна стала подслеповато вглядываться в темноту. Закрашенная голубой краской, дежурная лампочка едва светила. Но и при этом сумеречном освещении няня разобрала, что койка, на которой давеча лежал мальчуган, была пуста. На полу валялось сброшенное одеяло.

— Эй, паренек! — всполошилась пожилая женщина. — Ты где, миленькай?!

Выглянула обратно в коридор — пусто. Господи, куда же он подевался?! Включив свет, нянечка тщательно обшарила весь бокс. Даже заглянула под койку. Но больного нигде не было. Вот так история!

И тут взгляд ее упал на приоткрытую оконную раму.

— Батюшки… — испуганно прошептала Марья Ивановна. И всплеснув руками, бросилась по коридору в ординаторскую.

Ночной клуб «Саломея»

Смешно сказать — но до сих пор Турецкому не приходилось бывать в ночных клубах просто так, в качестве посетителя. Его случайные вояжи по такого рода заведениям всегда ограничивались исключительно служебными целями. Не говоря уж о том, что на зарплату старшего следователя не очень-то разгуляешься…

Немировский же, напротив, был изрядным знатоком ночной жизни городов мира и теперь, похоже, намеревался основательно изучить ночную Москву.

— Мне про этот кабак еще в самолете рассказали, — заметил он, когда они подкатили на такси к зеркальным дверям роскошного нового заведения. — Говорят, ничуть не хуже парижских!

Вне служебных полномочий, дававших ему определенную власть и статус постороннего наблюдателя, Турецкий чувствовал себя как-то неуютно. Набитые деньгами сомнительного происхождения, сытые и наглые бездельники, ошивавшиеся здесь, вызывали у него глухое раздражение. Будь его воля — большинство из них он бы не колеблясь отправил за решетку.