Правда и другая ложь - Саша Аранго

Он просидел уже четыре часа в своем душном автомобиле, давя мелких насекомых, ползавших по потолку салона. Слежка за противником, которая так привлекательно и интересно выглядит в литературе и в кино, на самом деле скучнейшее и тягучее занятие. Человек сидит в засаде, выделяет углекислый газ, потягивается и зевает, смертельно хочет спать, но не может себе этого позволить, так как во время сна может произойти нечто важное, и от тоски и скуки давит невинных насекомых.

Фаш как веером обмахивался газетой и внимательно смотрел на стоявший на холме дом Генри. От напряжения слезились глаза. В английском журнале «Страна живет» однажды была опубликована большая фотография гостиной этого дома. Хозяин дома сидел на диване «Честерфильд» рядом с женой и собакой. Фаш долго изучал фотографию, стараясь угадать, где может находиться этот дом. Женщина рядом с Генри выглядела образованной и симпатичной, в ней было что-то эзотерическое и светлое. На фотографии она была изображена в высоких сапогах и грубошерстном вязаном пончо. Генри, как и подобает собирателю трофеев, сидел развалившись на диване, положив руку на плечо жены. На заднем плане нечетко виднелось панорамное окно, а все стены, как и положено, были уставлены темными полками с книгами. Имелся, естественно, и неизбежный камин, а рядом с супругами в позе испанского гранда сидела большая черная собака. Этот интерьер был классическим клише хорошего вкуса для таких людей, как Хайден, который дорогим хламом и подходящими млекопитающими изо всех сил старался скрыть свою подлинную гнусную сущность. Какая гадость!

Между тем Фаш почти целиком решил кроссворд, заполнив клеточки притоками рек и скандинавскими божествами, а потолок салона покрылся окровавленными трупиками безвинно погибших насекомых. Временами в открытые окна автомобиля влетал ветерок, приносивший аромат скошенной травы и шевеливший прикрепленную к зеркалу фотографию Амалии, матери Гисберта Фаша.

На заднем сиденье лежала потрепанная старая папка. За последнее время папка достигла веса шестимесячного младенца. В ней было все, что можно прочитать о Генри Хайдене. С этой папкой Фаш теперь не расставался ни на минуту. За последнюю неделю он несколько раз просыпался ночью в холодном поту, так как ему снилось, что он ее потерял.

В папке находилась достоверная реконструкция первых одиннадцати и последних девяти лет его жизни. Между этими периодами зияла пропасть шириной в двадцать пять лет. В биографии любого человека существуют слепые пятна и темная материя, которые сглаживаются в памяти либо потому, что эти периоды слишком болезненны, либо потому, что тогда в жизни не происходило ничего существенного. Однако вычеркнутый из жизни отрезок в двадцать пять лет – это слишком, это невероятно. Это целая юность.

Генри вел тогда таинственную жизнь – где-то и как-то. Это само по себе уже было достижением, ибо для исчезновения нужно большое искусство. Это искусство требует самоотречения и воздержания. Надо отречься от родины, семьи и друзей, от языка и привычек. Кому о них рассказывать? С кем ими делиться? Даже доктор Менгеле, которому время от времени приходилось менять укрытия, оставил дневник и какие-то следы. Молчание противоречит природе человека. Так начинался роман «Фрэнк Эллис». Это наверняка был намек на скрытую биографию автора.

Однако Хайден вдруг вынырнул из небытия и начал публиковать романы. Просто так, словно по волшебству. Без первых попыток, без учебы, без ошибок. Любой роман – это рассказ о его авторе, как бы искусно он ни прятался. Гисберт Фаш был уверен, что в романах Хайдена, писал ли он их сам или у кого-то украл, можно найти намеки, которые позволят обнаружить ключ к шифру.

Машина Генри промчалась по обсаженной тополями дороге вниз с холма, оставляя за собой шлейф пыли. Фаш выбросил из окна недопитый стаканчик чая, включил зажигание и вдавил в пол педаль газа. Держаться за машиной Генри Фашу оказалось трудно – он не был опытным водителем. Шестнадцатилетний «Пежо» часто шел юзом на поворотах, качался и временами истерически визжал.

Через пять километров, на развилке дорог, одна из которых вела к автобану, а вторая к побережью, Фаш потерял Генри из вида. Судя по скорости, с какой он выехал из дома, Генри очень спешил. Когда спешат, то обычно выбирают автостраду – такова первая мысль, которая, естественно, приходит в голову. Фаш помедлил, но решил свернуть не на автостраду, а к побережью.

Генри действительно выбрал узкую извилистую дорогу к морскому берегу, решив использовать последнюю возможность поездить на «Мазерати». Он ожидал, что в полиции его задержат, и поэтому захватил с собой зубную щетку, очки для чтения и карманное издание романа Пола Остерса «Сансет Парк», на случай, если в камере ему нечего будет читать. Он слышал, что предварительное заключение бывает более суровым, чем содержание в тюрьме после вынесения приговора.

От его дома до института судебной медицины было около сорока километров, и с такой скоростью он приедет на час раньше назначенного. Генри подумал о Пончо. Надо было побороть душевные страдания и зарубить пса лопатой. Кто позаботится о собаке, если он не вернется? Летом он хотел почистить колодец и вставить свинцовые стекла в окна часовни. Но теперь все придет в упадок или вообще будет снесено бульдозерами, как дом Марка Дютру.

Вполне вероятно, что полицейские водолазы извлекли труп Марты из машины. Значит, в криминальной полиции уже знают, что «Субару» принадлежит Бетти, и она теперь, без сомнения, обрывает его телефон. Теперь стало понятно, почему она так хочет с ним поговорить. Она, конечно, сотрудничает с полицией, чтобы избежать обвинения в убийстве Марты, и кто может бросить в нее камень – на ее месте Генри поступил бы точно так же. Это было бы проявлением прагматизма, который Генри так ценил в этой женщине. Теперь, конечно, будет трудно утверждать, что Марта погибла во время купания, но зачем на этом свете существуют адвокаты? Им как раз и платят за то, чтобы они придумывали объяснения. Генри мог позволить себе нанять лучшего адвоката, а с тех пор как в зале суда освободили О. Дж. Симпсона, стало ясно, что в судах не бывает ничего невозможного.

Генри заметил своего преследователя в зеркале заднего вида. Красная машина догнала его, а затем стала держаться на расстоянии двухсот метров. В зеркале было невозможно понять, сколько человек сидят в машине – мешал свет, отражавшийся от ветрового стекла. Полиция едва ли послала на слежку такого дилетанта. Генри сбросил скорость, и красная машина тоже замедлила ход. Потом Генри прибавил скорость. Красный автомобиль не отставал. Может быть, это были туристы или любители птиц, которые в это время года массово приезжали на побережье, понаблюдать за брачными повадками морских птиц? Впечатление преследования могло быть плодом угрызений нечистой совести. «Мир, – подумал Генри, – кажется полным опасностей тем, кто во всем подозревает зло».

Генри резко увеличил скорость, и красная машина отстала и пропала из вида. Сделав поворот, закрытый от преследователя густым кустарником, он остановил машину, вышел из нее, надел темные очки и стал ждать. В этом месте берег круто обрывался вниз на добрые тридцать метров и был обрамлен тяжелыми бетонными блоками. Между скалами завывал ветер, облака отбрасывали на дорогу быстро бегущие тени. Над головой Генри кружили чайки. Через полминуты послышался шум мотора красной машины. Она ехала быстро, и шины визжали на поворотах.