Три факта об Элси - Джоанна Кэннон

– Еще нет, – сделала я вывод. – Ты вчера хорошо повеселилась?

Под моим вопросом крылся еще один: «У вас все серьезно?»

Бэрил меня поняла.

– Мы видели, как ты говорила с Ронни Батлером, – сказала Элси.

Гвен замерла с кочергой в руке и обернулась к нам.

– С кем хочу, с тем и разговариваю, – огрызнулась Бэрил, ни к кому в особенности не обращаясь.

– Флоренс считает, он скверный человек. – Элси поглядела на меня через стол. – Он ей не нравится.

Бэрил через силу отправила в рот ложку овсянки и уставилась на меня:

– Флоренс никто не нравится. По-моему, она даже себя недолюбливает.

На той же неделе Бэрил привела Ронни в дом знакомиться, демонстрируя его как свое достижение. Для трофея он был молчалив: выдул целый чайник чая, не произнеся ни единого слова. Зато Бэрил говорила за двоих. Она задавала Ронни вопрос и сама же отвечала через секунду, чтобы кавалер не утруждался. А он только кивал в качестве подтверждения.

Даже мать девочек попыталась втянуть его в разговор.

– А вы знали моего Чарли? – спросила она.

Ронни откинулся на спинку стула и покачал головой.

– Он будет рад-радешенек узнать, что Бэрил нашла себе молодого человека.

Ронни взглянул на каминную полку.

Мать потянулась за чайником.

– Сейчас его нет, он в отъезде по государственным делам. – Она поднялась из-за стола и встала так, чтобы закрыть от Ронни телеграмму. – Но он скоро вернется, со дня на день ждем.

Она ушла на кухню, и мы проводили ее взглядом. Ронни еще пуще развалился на стуле.

– У нее не все дома, что ли, у мамы твоей? – поинтересовался он.

– Он просто скромный, – говорила потом Бэрил, убирая со стола. – Вы его полюбите, когда получше узнаете.

У нас с Элси не было ни малейшего желания узнавать его сколько-нибудь ближе, но выбора он нам не оставил. Всякий раз, приходя с визитом, Ронни безмолвно ходил по дому. Он смотрел за всеми поверх края газеты и жирел на чужой пище. Однажды мы застали его на кухне – он сидел, задрав ноги на стол, пачкая ботинками льняную скатерть. Не успела Элси ничего сказать, как он снял ноги – медленно, тихо – и сбросил ботинки, которые пролетели через полкухни.

– Ждете не дождетесь, когда вернется ваш папаша, чтобы увидеть на столе ноги другого мужика? – Он постучал пальцем по виску и засмеялся.

Мы с Элси поглядели на телеграмму на каминной полке, и на секунду я увидела ситуацию глазами ее матери.

Вскоре мы перестали спускаться вниз, если Ронни был в доме, сидели в комнате Элси и прислушивались. Ронни прорывало на разговорчивость, когда он оставался наедине с Бэрил: целая армия слов поднималась сквозь половицы. Он придирался к тому, что она надела или сказала, к любой мелочи, которая, как он решил, целый день действовала ему на нервы. Голос Бэрил танцевал где-то с краешку, но Ронни то и дело вскидывался, и Бэрил тут же умолкала.

Однажды утром она спустилась к завтраку с синяком под глазом.

Все суетились вокруг нее – щупали, допытывались и только что не ломом пытались снять крышку ее молчания. Но Бэрил сказала только:

– Я споткнулась и упала.

И она, болтушка, вообще не закрывавшая рта, перестала говорить.

Все время, пока я говорила, Джек смотрел в одну точку на земле. Я не знаю, сколько печалей он повидал в своей жизни, однако в его глазах нашлось место и для новой.

– От него и у их матери состояние ухудшилось, – добавила я, взглянув на Элси. – Он разжигал ее страхи. Болтал, что правительство подслушивает граждан, и подзуживал ее оборвать обои и поискать микрофон. Однажды я застала, как он ей указывал, какие стены она еще не проверила.

Отыскав нить этой истории, я вспомнила, что случаев было куда больше, и начала разматывать клубок. Ронни бил Бэрил постоянно. Это вошло у него в привычку, и, как часто бывает с привычками, Бэрил в конце концов смирилась. Она почти каждый день приходила с синяком под глазом или рассеченной губой и прикрывала лицо рукавом, словно желая сделаться невидимой.

На фабрике многие женщины являлись на работу в таком же виде – никто об этом и не задумывался всерьез. Синяки из черных становились фиолетовыми, потом выцветали до зеленого и желтого, и ни слова не было сказано. Это было как надеть другую косынку или новые перчатки. Но рано или поздно наступало очередное утро, когда мужчина утверждался в своем праве собственности, и синяки снова становились черными.

Побои были не самым худшим. Хуже всего было ждать, когда это произойдет.

Поговорить с Бэрил пробовали все, даже Дот приезжала на день и всячески убеждала сестру. Но любовь, как бумажный самолетик, летит, куда ей хочется. Я уже убедилась, что она приземляется в самые невероятные места, а потом остается лишь нести это бремя остаток жизни.

Это продолжалось много месяцев. И никто не мог это остановить.

Пыталась даже мать – женщина, чей мир сузился до границ ее пухового одеяла. Однажды Ронни вошел в дом с сигаретой, картинно свисавшей с нижней губы. Мать Элси взяла подставку для писем и с размаху ударила его по лицу. Смятая телеграмма слетела на пол.

– Ее запереть надо, мать вашу, – бросил потом Ронни, вытирая кровь с разбитых губ. – Ей место в дурдоме. Помяните мое слово, я на нее заявление напишу.

– Ты не посмеешь. – Элси побледнела, а он только ухмыльнулся ей в лицо.

Кровь не унималась. В углу рта на клочке кожи висел вывернутый кусочек мяса.

– Ему в больницу надо, – сказала я. – Рентген сделать и швы наложить.

Было слышно, как тиканье часов съедает секунды.

– Мой отец его отвезет, – добавила я.

После возвращения папа назвал Ронни «весьма оригинальным молодым человеком» – единственный случай, когда отец вплотную приблизился к прямой критике.

Ронни потерял зуб и приобрел шрам в углу рта, исчезавший всякий раз, как он ухмылялся.

Джек по-прежнему смотрел в землю.

Я начала складывать газету, оставленную кем-то на скамейке, потому что у меня вдруг оказалось очень много энергии и было некуда ее направить.

– Мы не сидели сложа руки, Флоренс, – вдруг заговорила Элси. – Мы пытались помочь, но она ничего не желала слушать.

Я сворачивала газету первой полосой то наружу, то вовнутрь, стараясь понять собственные мысли.

– Значит, надо было сделать больше и остановить его.

– Не твоим делом было его останавливать, – возразила Элси.

– Если что-то расстраивает тебя, это расстраивает и меня! Даже Бэрил. Я была частью вашей нотной клавиатуры, F, помнишь?

Кажется, я снова перешла на крик: Джек и Элси озирались, не слышит ли кто.