Дом над Двиной - Евгения Фрезер

После застолья все перешли в гостиную. Среди гостей находился двоюродный брат отца Адя, который был свидетелем на свадьбе Германа и Нелли в Лондоне. Этот веселый, всеми любимый молодой человек считался одним из лучших танцоров в городе. В те дни был в моде танец «кекуок», и участники вечера, танцевавшие с безудержным весельем, попросили Адю показать этот танец. После недолгих уговоров он надел цилиндр и взял трость. За рояль села Нелли. Танец был исполнен изящно, легко и стильно. Адя восхитил гостей, заслужил овации и крики: «Повторить!». В этот неподходящий момент моя мама внезапно почувствовала предродовые схватки. Она ушла в свою спальню, и вечер тут же закончился, гости разошлись.

На следующий день, в воскресенье, 27 ноября по старому стилю, я пришла в этот мир, который по воле свыше был разорван в клочья войнами и революциями. Я была восьмой бабушкиной внучкой, но минутное разочарование от того, что родилась еще одна девочка, а не мальчик, быстро прошло.

Русские и шотландцы подвержены одному общему предрассудку. Они считают плохой приметой готовить слишком богатое приданое еще не родившемуся ребенку, чтобы не искушать судьбу. Коляска из Шотландии уже прибыла, но колыбельку, в которой когда-то лежал мой отец, принесли в дом только через день после моего рождения, а ванночку и другие предметы ухода еще предстояло купить.

На следующий день, несмотря на мороз, более сильный, чем обычно, обе бабушки отправились в санях покупать мне ванночку. Пока они выбирали ее и другие вещи, дом посетил священник, чтобы выполнить обычный в таких случаях обряд молитвенного благословения и окропления святой водой всех углов комнаты ребенка и матери.

Незадолго до моего рождения бабушка предложила сходить в одну из деревень за реку и подыскать здоровую кормилицу для ребенка. При этом она пыталась доказать все преимущества кормилицы, но мама отказывалась даже слушать такое предложение — чужая женщина не будет кормить ее дитя! Так я стала первым ребенком в семье, которого выкормила собственная мать. Позже бабушка с восхищением рассказывала своим подругам: «Неллинька была так хороша, когда кормила ребенка, как Мадонна с младенцем на картинах».

Когда мне исполнился месяц, родители завернули меня в многочисленные шали и перевезли в дом на Олонецкой улице. Встреча Рождества в бабушкином доме всегда проходила в канун этого праздника, потому что это был день бабушкиных именин. Теперь он стал днем и моих именин тоже. Двойное событие всегда собирало множество близких и родни, но в этот раз в нем впервые не участвовала бабушка Шаловчиха, потому что была уже очень слаба и не выходила из комнаты в цокольном этаже дома. Зная, как хочется ей повидать новорожденную, родители принесли меня к ней.

В начале лета, когда она узнала, что в семье должен появиться ребенок, ее отношение к моей матери переменилось с холодного безразличия на теплое дружелюбие. Шаловчиха связала крошечные носочки, дала маме сушеной малины, земляничных листьев и трав, уверяя, что они полезны беременным женщинам. Мама приняла носки, но все остальное спокойно выбросила.

По мере того как лето переходило в осень, старую нянюшку полностью захватила дума о приближающихся родах. «Я должна дожить и увидеть ребенка», — повторяла она отцу. Бабушка Шаловчиха приближалась к концу своей долгой жизни. Она пережила всех своих сверстников и многих из тех, кого нянчила, и хотя еще была в памяти, было видно, что силы оставляют ее. Бабушка Шаловчиха долгие часы проводила в кровати, в своей комнате с белыми стенами, иконой в углу, тихим светом лампады перед нею. Ее окружали простые памятные вещи из далекого прошлого.

Когда мои родители вошли в комнату бабушки Шаловчихи, она была полностью одета и сидела в своем кресле. Шаловчиха явно ждала их.

— Дайте мне ее, пожалуйста, — попросила она мать.

Мама повиновалась, и старуха, видевшая отступление остатков великой армии Наполеона по старой Смоленской дороге, пережившая потерю единственного сына в Крымской войне, застыла в созерцательном молчании, держа меня на руках. Нас разделяло более столетия.

— Возьмите, — сказала она наконец. — Я довольна. Видите, — добавила она, и гордая улыбка тронула ее губы, — теперь я нянчила уже четвертое поколение.

В начале весны бабушка Шаловчиха умерла и была похоронена рядом с подругой и сверстницей, моей прапрабабушкой Федосьей из Калуги.

Утром в день моего крещения из близлежащей церкви Успения привезли купель и установили в танцевальном зале бабушкиного дома. Поскольку я была первым ребенком старшего сына, бабушка решила обставить все как полагается и пригласила всех своих друзей и родственников. Чтобы разместить всех, столы расставили и в столовой, и в зале.

Были выбраны два крестных отца — дядя моего отца и его близкий друг. Крестными матерями стали мои бабушки. Православие не позволяет родителям присутствовать на обряде крещения, особенно это относится к матери. Поэтому, когда все гости собрались в танцевальном зале, папа тихонько спрятался среди присутствующих, но маме пришлось уйти в детскую.

Священник и дьякон заняли свои места возле купели. Крестные отцы стояли позади них, ожидая появления крестных матерей. Двери распахнулись, и вошла бабушка с младенцем на руках, одетая в зеленый бархат, длинный шлейф ее платья был отделан соболями. С ней вошла грэнни, одетая не менее элегантно. Ее ладную фигуру облегало прекрасно сшитое платье лилового шелка, отделанное кружевами. Обе дамы присоединились к крестным отцам, и обряд крещения начался.

Лежа на руках у бабушки на тонкой батистовой простынке поверх розового одеяльца, дитя мирно спало.

Никто не догадался рассказать грэнни детали православного крещения. У нее сложилось смутное представление, что, вероятно, ребенка осторожно окунут в купель и брызнут водой на головку, детке это, безусловно, должно понравиться. Бедная бабуля была совершенно не готова к последовавшим событиям.

Священник взял голенького ребенка и громко произнес торжественные слова: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа нарекаю тебя Евгенией». Положив руку на личико младенца, чтобы вода не попала внутрь, он полностью погрузил ребенка в купель. Подняв младенца, он убрал руку, и тут же раздался громкий негодующий вопль, но второе погружение прекратило его.

Этот ритуал повторяется трижды. Грэнни как громом поразило первое погружение и разгневало второе. Когда она увидела, что священник готов погрузить ее девочку третий раз, она, не в состоянии более сдерживаться, бросилась к нему и схватила за руку:

— Вы хотите утопить ребенка?!

Все застыли, пораженные, священник же ничего не понял. Его еще никто и никогда не прерывал в святых обязанностях. По комнате прокатился шепоток. В этот решающий момент бабушка выступила вперед и разрядила ситуацию.

— Мадам Камерон, — твердо сказала она, — это свято, хорошо и всего еще один раз. Пожалуйста, отойдите.

К грэнни вернулось обычное ее самообладание. До конца службы она стояла в каменном молчании.

Дитя передали на руки одному из крестных отцов для обряда помазания. Священник нарисовал крест на лбу, груди, крошечных ладошках и подошвах ног; на шею надели золотой крестик на цепочке. Наконец дитя перешло в руки грэнни.