Брак с Медузой - Теодор Гамильтон Старджон

– Не нравится мне то, что мои воспоминания стали говорить чужим голосом.

– Видишь ли, – сказал он, – наша работа – мозгоправов, если так можно выразиться, – на самом деле вовсе не такова, какой ее представляют люди. Когда вместе с тобой я вхожу в мир твоего сознания, то есть когда ты сам углубляешься в него, мы обнаруживаем нечто, не столь уж отличающееся от так называемого реального мира. Сначала кажется по-другому, ведь каждый пациент является к нам с собственным набором фантазий, иррациональных событий и загадочных восприятий. Каждый человек обитает в подобном мире. Когда кто-то из древних сказал: «Правда удивительнее вымысла», он имел в виду именно это.

Куда бы мы ни пошли, чем бы ни занялись, нас окружают символы, предметы настолько знакомые, что мы даже не смотрим на них или же не замечаем, если и смотрим. Если бы кто-то мог в точности поведать тебе, что именно он видел и думал, пройдя десять футов по улице, ты получил бы самую искаженную, путаную, туманную и неполную картину из всех, которые тебе приходилось видеть. Никто и никогда не воспринимает окружающее с полным вниманием до тех пор, пока не попадает в подобный моему кабинет. Тот факт, что он рассматривает прошлые события, абсолютно ничего не значит; существенно другое – то, что он видит теперь яснее потому лишь, что впервые прилагает усилия.

Теперь о твоем «тридцать три». Едва ли можно получить потрясение более сильное, чем обнаружить в себе чужие воспоминания. Своя личность слишком важна, чтобы можно было позволить себе такое отступление от нее. Учти еще, что мышление закодировано, и человек способен расшифровать лишь десятую часть собственных мыслей. И вот вдруг он натыкается внутри себя на участок кода, вызывающий у него отвращение. Разве трудно понять, что ключ к такому коду ты можешь отыскать единственным способом – перестать отворачиваться от него?

– Вы хотите сказать, что я начал вспоминать… чужие мысли?

– Так тебе показалось на какое-то время, – но и это важно. Давай попробуем разобраться.

– Хорошо. – Мне было дурно. Я устал. И вдруг понял, что дурнота и усталость – только попытки уклониться.

– Малышу – три, – проговорил он.

Малышу – сколько угодно. И три, и тридцать три, и между пятью и семью. Кью.

– Кью! – выкрикнул я. Стерн молчал. – Слушайте, не знаю почему, но, кажется, я нашел дорогу, только другую. Ничего не случится, если я попробую иначе?

– Ты сам лечишь себя, – напомнил он. Пришлось рассмеяться. Потом я закрыл глаза.

А там… Лужайки только что помыли и причесали, и цветы прямо дрожали от страха, как бы ветерок не растрепал их лепестки.

Я шел вверх по дороге, тесные ботинки жали. Я не хотел идти в этот дом, но пришлось. Я поднялся по ступеням меж белых колонн и поглядел на дверь. Интересно, что за ней, но она была такая белая и прочная… Над ней, слишком высоко, располагалось окошко навроде веера, и еще два окошка соседили с ней по сторонам. Все три с разноцветными стеклами. Я ткнул дверь ладонью, тут же оставив грязный след.

Ничего не произошло, поэтому мне пришлось постучать снова. Дверь распахнулась. В ней появилась высокая худощавая служанка из цветных.

– Что тебе нужно?

Я сказал, что мне надо повидать мисс Кью.

– Мисс Кью не разговаривает с такими, как ты, – отрезала она. – Поди умойся сперва.

Тогда я начал свирепеть – я уже на лестнице пожалел, что пришел сюда, заставив себя приближаться днем к людям и все такое, однако, собрав все свое терпение, проговорил:

– Мое лицо здесь ни при чем. Где мисс Кью? Ступай-ка разыщи ее.

Она охнула:

– Как ты смеешь так говорить со мной?

Я ответил:

– Вот уж не собирался никаким образом говорить с тобой. Впусти меня.

Я хотел уже прибегнуть к помощи Джейни. Она запросто сдвинула бы эту тетку с места. Но я сам должен был все сделать. И такого приема не ожидал. Она захлопнула дверь, прежде чем я успел даже раз ругнуться.

Поэтому я принялся колотить в дверь ногами. Вот для чего пригодились башмаки. Немного погодя она снова распахнула дверь, да так внезапно, что я чуть не упал на задницу. Размахивая щеткой, она завизжала:

– Убирайся отсюда, подонок, иначе полицию вызову!

А потом толкнула меня так, что я и впрямь упал.

Поднявшись с пола, я кинулся к ней. Она отступила назад, и, когда я оказался поблизости, огрела меня щеткой, но я-то был уже внутри дома. Я как раз отобрал у нее орудие, но совсем рядом кто-то произнес: «Мириам!» – с интонацией взрослой гусыни.

Я замер на месте, а служанка истерически завопила:

– Ох, мисс Алисия, да вы гляньте только! Он убьет вас. Вызывайте полицию. Он…

– Мириам! – прозвучал тот же голос, и служанка умолкла.

Наверху лестницы стояла строгая с виду женщина в расшитом кружевами платье. Она показалась мне старше, чем была на самом деле, возможно, потому, что рот ее был сжат буквально в ниточку. Должно быть, ей было года тридцать три… тридцать три! Смущенные глаза, небольшой нос.

Я спросил:

– Это вы и есть мисс Кью?

– Да, я. А в чем причина вторжения?

– Мне нужно переговорить с вами, мисс Кью.

– Нужно? Так выпрямись и открой рот.

Служанка проговорила:

– Все, вызываю полицию.

Мисс Кью обернулась к ней.

– Успеем, Мириам. Ну, неряха, отвечай, что тебе нужно.

– Мне нужно говорить с вами с глазу на глаз, – проговорил я.

– Не надо, не соглашайтесь, мисс Алисия! – выкрикнула служанка.

– Успокойтесь, Мириам! А ты говори при ней.

– К чертям! – Обе охнули. – Дин не велел мне этого делать.

– Тихо, Мириам. Молодой человек, следует все-таки придерживать язык… – И тут глаза ее округлились. – Кто тебе не велел?..

– Дин.

– Дин. – Стоя наверху лестницы, она опустила взгляд к ее подножию и сказала: – Мириам, пусть будет так. – Слова эти, похоже, произносила совсем другая женщина.

Служанка открыла рот, но мисс Кью нацелила на нее указательный палец. Словно разглядев на конце его револьверную мушку, служанка капитулировала.

– Эй, – окликнул я, – вот твоя щетка.

Я уже намеревался кинуть ее этой тетке, но мисс Кью пошла ко мне и отобрала у меня щетку.

– Иди сюда, – указала она.

Мисс Кью провела меня в какую-то комнату величиной с наш купальный пруд. Кругом было много книг, стояли столы, обитые кожей, с золочеными цветочками по углам. Она указала мне на кресло:

– Садись. Нет, подожди минутку. – Она отправилась к камину, извлекла газету из ящика и, развернув, закрыла ею сиденье кресла. – Теперь можешь.