Предатель рядом - Кирилл Казанцев

Понятно, что лица с психическими отклонениями как «носители информации» непригодны. Но о том, что Куликов ненавидит демонстрации, Эберс не знал. Да и трудно было назвать психом человека, который уже во время второй «случайной» встречи стал демонстрировать такие чудеса памяти и образованности, что оставалось только диву даваться. Что Эберс и делал. Чтобы не травмировать душу своего «человека», опер, вместо подходящего псевдонима Кулик, окрестил его Чибисом. Тот не возражал. Ему понравилось быть своего рода разведчиком и сыщиком одновременно. Результаты его «разведки» вскоре стали пополнять данные о работе замначальника отдела по борьбе с контрабандой наркотиков.

Но, как известно, нет худа без добра. Чибис был хорош только тогда, когда не «летал» с «голубями». Порой Эберсу казалось, что он полетел с косяком в теплые края. Но проходила неделя, другая, и слегка пощипанный Чибис возвращался откуда-то из поднебесья в родные пенаты и снова становился ручным. Однако чем дольше тянулись его отречения от жизни во время очередного «прихода», тем дурнее он становился. Из наследства остался лишь загородный дом в пяти километрах от города. Остальное все до последней копейки было «проколото». Вены на руках застекленели, из вен на ногах неповрежденными после проколов оставались лишь вены на щиколотках и в паху.

Во время ломок, в ожидании «врача» с дозой, Чибис узнал, что есть ад. От безумной боли его бросало сначала в нестерпимый жар, как в стоградусную сауну. Он, словно во сне, лежал на самом верхнем полке, извиваясь всем телом от расплавляющей кожу температуры, и никак не мог спуститься вниз…

Потом жар проходил, и Чибис чувствовал, как его начинает бить, как в припадке, озноб… Пребывая будто в агонии, на пыльной тахте, он наматывал на свое тело все, что попадалось под руку: одеяло, куртку, пропитанный мочой из-за появившихся недержаний матрас… Эти мучения сопровождались нечеловеческой костной и головной болью. В такие часы Чибис стонал, кричал от терзающих его тело приступов боли, выламывал руки и кусал себя, как больное животное…

И именно во время ломок к Чибису приходили люди… Они были нереальны, страшны и безумны, как и его пытки. Они окружали его, наклонялись и гудели, гудели, гудели. В этот момент он чувствовал, что теряет от ужаса рассудок. Но приходил «доктор», и, почувствовав божественную боль от укола в ногу, он в блаженстве вытягивался на матрасе. В момент пятиминутного «прихода», когда наркотик расходился по всему организму, он лежал в истоме, даже не в силах моргать.

Его веки были полузакрыты, но он явственно различал перед собой голубое небо, сизарей и испытывал невесомость.

Ему еще хватало денег для уколов, но он даже в момент ломки понимал, что они не появляются просто так, а вот расходятся очень легко. За свой стаж наркомана он обрел соответствующие связи и, стыдясь самого себя, начал сдавать тех, с кем делил шприц. Эберс воспринимал его желание помочь как искреннее, не зная об истинных причинах такого рвения. Все было просто. Едва Чибис узнавал место храненния наркотиков одного из знакомых, он тут же выяснял пути их появления и с детской непосредственностью делился сведениями с Эберсом. Так он становился единственным владельцем «отравы». Опер об этом, естественно, не догадывался. Он узнал о пристрастии Чибиса к наркотикам случайно, когда приехал к нему в дом и увидел там страшное зрелище. Опер моментально понял причину постоянных недомоганий и болезненного вида своего «человека». Причина лежала на полу вместе с резиновым жгутом у тела этого самого человека.

«Овердоза».

Кто находится по одну или по другую сторону от наркотика, прекрасно знает значение этого страшного слова. Это когда принимаешь больше, чем в состоянии вынести и принять твой организм. «Овердоза» мороженого заканчивается ангиной, водки — рвотой. «Овердоза» героина заканчивается остановкой сердца. Эберс увидел перед собой человека в состоянии клинической смерти. Бросившись к телефону, он вызвал «неотложку» и до ее приезда вдыхал через рот в безжизненные легкие Чибиса воздух и делал непрямой массаж сердца. Приехавшие врачи увидели человека в коме и бледного от нехватки кислорода в собственных легких офицера в таможенной форме. После прямого укола в сердце адреналина Чибиса забило, как паралитика, но он выжил. Эберса с зажатым в руке клочком ваты, пропитанной нашатырем, отвезли домой.

Чибис пробыл в больнице две недели. Конечно, этого времени не хватило, чтобы стать нормальным человеком. Этого времени не хватило, чтобы снять его абстинентный синдром, но Чибис выжил. Выжил, чтобы начать свое самоуничтожение сначала…

Сегодня «Спартак» играет с «Океаном». Значит, в 17.00 он и Игорь должны были сидеть с «Жигулевским» на северной трибуне стадиона «Спартак» и во весь голос комментировать ход матча. В таких репортажах самыми «печатными» словами были «гол», «е-мое» и «давай пас». Как это было недавно и как давно…

— Я никогда не знаю, о чем ты думаешь, — прервала мысли Копаева Амалия. — А ты не рассказываешь. Словно механизм, запрограммированный на определенные действия. Что тобой сейчас движет, Антон? Очнись, ты не один! Здесь есть еще я…

Копаев поднял на нее взгляд и увидел в глазах девушки отчаяние. Как он мог сейчас объяснить ей, что трудно поверить в то, что Эберса больше нет? Как растолковать ей, какой сильной будет внутри него боль, когда он придет на стадион? Антон, как в гипнотическом трансе, словно заторможенный, почему-то думал именно о стадионе, где они с Игорем, болея, нервничая и радуясь, пили пиво и дурачились. И теперь подобное уже не повторится никогда

Кофе давно остыл. В хрустальной пепельнице лежали шесть сигаретных окурков. Они сидели и молчали. Наконец Антон прервал молчание.

— Я знаю, Аля, что ты здесь… Я знаю это…

— Тогда скажи хоть что-нибудь, чтобы завязать разговор!

Да, он несправедлив к ней. В конце концов, она имеет полное право на информацию, какой бы непонятной она ни была. Хочешь правды, Аля? Она страшна и далека от тебя, как земля от неба, как сейчас ты — от Эберса.

Имеет ли право она все узнать? Да, имеет. А имеет ли право он, Копаев, рисковать всем для того, чтобы найти убийцу Эберса? О себе он не думал. Свою ежедневную работу в Управлении собственной безопасности Антон давно перестал воспринимать как риск. Он видел в ней необходимость вставать рано утром и поздно ложиться. Одним словом, это точно так же, как идти утром на завод, в школу с проверенными ночью ученическими тетрадями или садиться за компьютер для создания новой программы. Человек быстро привыкает ко всему. В его подсознание заложена информация опыта предков, поэтому он может справиться буквально с любой работой. Один и тот же человек может быть и хирургом, и забойщиком скота на мясохладобойне. Весь вопрос в том, что ему нравится делать больше. До поступления в школу милиции, еще до смерти матери Копаев мечтал стать журналистом. Но судьба распорядилась иначе. Он стал сыщиком, и не просто сыщиком, а спецом из тех, которые без страха и упрека.

Что изменится от того, что он станет тратить время на расшифровку хода своих мыслей и делиться наблюдениями с этим на вид стойким, а на поверку слабым существом? Она женщина, единственное предназначение которой — любить и быть любимой. Все остальное — суета. Он узнал все, что можно было узнать по делу, общаясь с ней. И больше рисковать Копаев не имел права.