Поцелуй василиска - Полина Флер

Жюли отвели милую комнатку на этаже, где жили слуги, но чаще она оставалась со мной, заменив ворчливую полнотелую Марту. От слуг Жюли приносила любопытные сплетни, и последние разговоры, как я и предполагала, крутились вокруг меня и окаменевшего Игора.

– Вы представляете, госпожа, – широко распахнув глаза, доверительно делилась Жюли, – поговаривают, вы не первая, кого горбун заманил в запретную комнату и заставил его сиятельство поверить, будто жены сами нарушили его приказ.

– Какая низость! – отвечала я, дрожа от возмущения, и, если поначалу мне было немного жаль горбуна, теперь не испытывала ничего, кроме омерзения. – Но зачем ему это было надо?

– Ах, госпожа, слуги говорят, он всегда отличался скверным нравом и был охоч до молоденьких фройлен! Вот только кто на такого урода посмотрит? Слуги рассказывали, что Игор не раз с ненавистью отзывался о герцоге и говорил… – Жюли пугливо обернулась, приникла к моему уху и прошептала: – Говорил, что они с хозяином оба уроды и оба выходцы из низшего сословия. Только герцогу перепадают лакомые кусочки, а Игору не достается и объедков.

– Какая гадость, – отшатнулась я. – Не удивлюсь, если он ненавидел не только жен его сиятельства, но и его самого.

– Адъютант Ганс давно подозревал его и грозился высечь, – кивнула Жюли.

– Как и его сиятельство, – вспомнилось мне.

– Он такой непреклонный! – улыбнулась Жюли.

– И упрямый.

– Сразу видно, человек военный.

– И, несмотря на это, уязвим.

– Он просто молод.

– Но уже при чине.

– Однажды он станет генералом.

– Так ведь уже, – удивилась я и приподняла брови. – Постой-постой… Я говорю о его сиятельстве, а ты о ком?

– Ах! – Жюли вспыхнула румянцем. – А я о молодом адъютанте…

И отвела лукавые глаза.

Следующую пару дней адъютант был единственной ниточкой, связывающей всех обитателей замка с его мрачным хозяином, и вторая неприятная новость состояла в том, что его сиятельство загулял.

Запершись в покоях, он никуда не выходил и никого не хотел видеть. Второй этаж опустел и насквозь пропитался сладковатым дымом, слуги тенями шарахались по углам, а Ганс ругался сквозь зубы и призывал на генеральскую голову все возможные кары. Все чаще я видела его с ведром воды и тряпкой, Жюли караулила молодого человека у балюстрады, но не решалась попадаться на глаза. Не решалась попадаться и я, подсознательно ощущая вину за нынешнее состояние его сиятельства. Завтракала и ужинала в полном одиночестве, но к обеду второго дня не вытерпела и, улучив момент, проскользнула к запретной комнате. Дверь в нее была распахнута наполовину, и генерал оказался там.

Я видела, как он сидел вполоборота, откинувшись в кресле. Рядом на столе лежали уже знакомые мне письма, картины были снова завешены темным атласом, но высохшие розы – заменены на свежие, а раскиданные книги аккуратно расставлены по полкам.

В глубокой задумчивости генерал затягивался дымом из длинной бамбуковой трубки с маленькой расписной чашечкой наверху, тягучий и сладкий туман клубился вокруг, в ажурной лампе то и дело вспыхивал огонек, его отражение мерцало в очках генерала, словно василиск зловеще подмигивал. Но я знала, что он не видит меня. Дитер думал о чем-то своем. Может, вспоминал каждую из окаменевших жен, может, думал о матери, умершей от оспы, или о ненавистном отце.

– Дитер… – прошептала я и умолкла, выжидая.

Кто-то тронул меня за плечо. Я подпрыгнула и встретилась с осунувшимся лицом Ганса.

– Уйдите, – устало попросил адъютант, прижимая к груди наполненное водой ведро. – Фрау, пожалуйста.

– Но…

– Он все равно не узнает вас, – перебил адъютант. – Когда его сиятельство курит опиум, с ним бесполезно разговаривать.

– Как же так? – выдохнула я. – Это недопустимо… так нельзя. Надо что-то делать.

– Вы сделали все, что могли, – мрачно отозвался Ганс. – Позвольте мне самому разобраться, это не в первый раз.

Он оттеснил меня плечом и вошел, нечаянно обрызгав из ведра, потом тщательно запер дверь. В этой схватке с цепным псом генерала я проиграла, но интуитивно чувствовала: что-то должно вот-вот случиться. И это произошло в ближайший вечер.

На закате я помогала садовнику подрезать розовые кусты. Старик Бруно сначала отнекивался, ворчал, что не пристало молодой фрау заниматься черной работой, но я капризничала и упрашивала:

– Пожалуйста, миленький Бруно. Мне так скучно… Я совершенно не привыкла сидеть без дела, в замке нет ни Интернета, ни телевизора. Кроме Жюли, и поговорить не с кем.

Садовник непонимающе выпучил глаза, но позволил помочь ему. Я нацепила фартук поверх простенького платья с удобным корсажем, почти не сковывающим движения, и, негромко по-русски мурлыкая песенку, занялась розами.

На закате замок преображался.

Черепичные крыши отсвечивали медью, угрюмые башни наливались спелым золотом, окна посверкивали рыбьими чешуйками, только одно из них оставалось темным и будто поглощало свет – заколоченное наглухо окно запретной комнаты.

В отдалении протрубил рог. Я вскинула голову и сощурилась на палящее солнце.

– Что это может быть, Бруно?

Садовник нехотя оторвался от кустов и пояснил:

– Охота, фрау.

– Когда же его сиятельство успел улизнуть из замка? – удивилась я, и кольнула обида.

С одной стороны, адъютанту нужно во что бы то ни стало вытащить хозяина на свежий воздух, отвлечь от черных мыслей и разрушающего порока, с другой – мог бы поставить в известность и новую хозяйку, то бишь меня.

Рог протрубил вновь, на этот раз куда ближе. Мелодичный глубокий звук эхом прокатился по горам, ему вторил переливчатый лай собак.

– Это не его сиятельство, а его величество, – сказал Бруно и принялся нервно обтирать о фартук испачканные землей руки. – В земли Мейрдорфские пожаловала королевская охота.

Я вздохнула и, тоже обтерев руки, стащила фартук через голову. Хотелось пить, и я побрела к фонтанчику, журчавшему в тенистом уголке сада. Перегнувшись через мраморную чашу, набрала полную горсть родниковой воды, но едва успела донести до рта, как живая изгородь покачнулась, и что-то перемахнуло через нее, обдав меня запахом взмыленного тела. Вода, конечно, вся выплеснулась на платье, а я сама откачнулась и повалилась спиной на изгородь. Сердце подпрыгнуло к горлу, кровь прилила к щекам, и я привычно ухватилась за кулон, но он был безмятежно теплым, будто успокаивал и говорил, что опасность не грозит. Это и вправду было так. Напугавшее меня существо жалось к плющу, дрожа на тонких ножках-прутиках.

Молоденькая косуля!

Я опустила руки и как можно мягче произнесла:

– Не бойся…

Голос сорвался, косуля прянула ушами. Ее ноздри раздувались, бока ходили ходуном от быстрого бега. Я попробовала снова: