Тропинки к паучьим гнездам - Артур Х. Рикка

Молодые, старые, бомжи и студенты, омываемые мощными волнами запахов жаренной картошки и бургеров, при каждом открытии и закрытии дверей кафе, создавали тот бесшабашно-безумный сюрреалистичный колорит, который характеризовал Москву после дефолта 1998 года.

Вдоль стен Макдоналдса сидели и лежали, облокотившись о брусчатку пьяные бомжи, а между ними стояли группами то ли студенты, то ли просто бездельники, переговариваясь друг с другом, оживленно жестикулируя руками с зажатыми между пальцами сигаретами. Их обтекал послушный поток людей (вниз-вверх), туристов, работяг или просто зевак с бутылками пива в руках. Рядом, в вечных московских пробках Садового кольца, пыхтели, урчали, блюя недопереваренным дымом из выхлопных труб, машины, медленно ползущие вниз.

Как ни странно, с другой стороны Тверского бульвара, движение в противотоке было оживленнее, и машины резво ехали мимо чинно расположившегося на другой стороне гастронома «Армения» и безумно дорогого, по-купечески декорированного, под аристократические запросы московских нуворишей, ресторана «Кафе Пушкинъ». Даже пешеходы на этой стороне улицы ходили степенно, и не видно было ни одного бомжа.

Я поглубже натянул кепку на голову и стал спускаться по Большой Бронной, приноравливаясь к скорости людского потока. В голове пульсировали вопросы (…а не слишком ли быстро я иду?!.. а если старик не окликнет, что мне делать дальше?!..), и я продолжал свой вынужденный променад, чутко прислушиваясь к голосам за спиной, пытаясь вычленить знакомый из потока разноголосья. Паника начала нарастать, когда я прошел мимо кафе «Чебуречная СССР» и дошел до перекрестка. Старика все не было. Он приказал идти прямо, пока не окликнет…

Я дождался зеленного света светофора и с огромным усилием воли, заставив себя не оглядываться нервно назад, пересек Сытинский переулок и продолжил свое путешествие вниз по Большой Бронной. Народу стало значительно меньше, и я замедлил шаги, чтобы не бросаться в глаза.

Дойдя до узкой улочки, которая сворачивала направо в задворки здания, я почувствовал огромное желание свернуть туда и стремглав броситься бежать, спрятавшись между домами. Но старик сказал «прямо, не сворачивая», и я продолжал идти прямо, хотя нарастающая паника и чувство безысходной обреченности все больше овладевали мной.

«…а если он не придет?! Что тогда делать?! Идти в милицию?!.. И что мне там говорить? … Как объяснить, что я сбежал?!.. Кто поверит про какого-то безумного старика?!..»

— Направо по переходу. За мной. Держите дистанцию. Не торопитесь! — отчетливый громкий голос раздался у меня прямо над ухом, прервав горестные мысли, когда я уже дошел до следующего перекрестка, и фигура в знакомом мятом плаще, обогнав меня на переходе, старческой походкой засеменила по Богословскому переулку в сторону уединенно стоящей церкви Иоанна Богослова.

Церквушка представляла из себя неопрятное ветхое строение и как-то умудрялась существовать, сожительствуя с театром имени Пушкина. В ней даже находились его театральные мастерские.

В тот момент из обшарпанных и неопрятных дверей церквушки одновременно вышли какой-то церковный служка в черной, сомнительной чистоты, ризе и одетый в дорогой клубный пиджак, гламурный щеголь, который бесцеремонно оттолкнув попа, сел в свой «BMW», припаркованный прямо в саду церкви. В красноречивом взгляде служки, брошенном на своего богемного сожителя, сквозили далекие от церковного смирения чувство ненависти напополам с завистью… Мятый плащ не без доли изящества прошел между ними и продолжил семенить по Богословскому переулку в сторону Тверского бульвара.

Я, сохраняя дистанцию, облегченно выдохнул и последовал за ним вдоль церковного забора. Вдруг маячивший впереди плащ исчез, и я в панике непроизвольно ускорил шаги, чтобы снова найти его.

Дойдя до того места, где пропал старик, я обнаружил, что в заборе отсутствуют два прута. К нему прижимался разросшийся неухоженный кустарник, делая щель невидимой. Там, по-видимому, и скрылся мой загадочный спутник. Я, не мешкая, пролез в дыру, обдирая лицо о сучья, которые царапали куртку и затрудняли мой и без того неуклюжий ход.

Как только я оказался за забором в кустарнике, меня резко схватили за рукав куртки и потянули в сторону. Я попытался встряхнуть руку с себя, но хватка была мертвая, и передо мной оказался старик. Кроме холодного и непреклонного спокойствия его глаза не выражали ничего. Я еще раз попытался стряхнуть его руку. На этот раз она разжалась, и мы со стариком оказались стоящими лицом друг к другу. Коротко подстриженный, седой и редеющий ежик волос, резко очерченные тонкие черты худощавого лица, внимательный взгляд серых глаз…

— Кто вы?! Я больше ничего не буду делать, пока не объясните мне, что происходит! — мой голос прерывался из-за волнения, но я надеялся, что звучал убедительно.

Старик внимательно посмотрел мне в глаза.

— Я понимаю и расскажу все, что вас интересует, но позже. Сейчас надо действовать, если хотите обезопасить свою семью. Все очень серьезно. Вопрос жизни и смерти …

Старик на мгновенье замолк, внимательно посмотрел на меня и тихим, но отчетливым шепотом произнес слова, которые вогнали меня в ступор.

— Я — Степан Карташов, или как вы там меня назвали. Тот самый, о котором вы писали…

На мгновение я застыл, отказываясь воспринимать сказанное. Сознание сопротивлялось его смыслу, как нереальному. Мы застыли, всматриваясь друг в друга — я и «мой литературный герой». Мелкие лепестки кустов, отбрасывающие подрагивающие тени на наши лица, замерший между ветвями горячий воздух, провонявший отбросами, показались какой-то декорацией и неестественной бутафорией. Как будто наслоились два слайда друг на друга (центр Москвы стал размываться и на мгновенье превратился в джунгли Северного Вьетнама… подрагивающие листочки, полутени… потом снова кусты рядом с церковью Иоанна Богослова…)

— Невозможно… — прошептал я, всматриваясь в тонкие черты старческого лица, изборожденного морщинами.

Старик резко встряхнул меня.

— Возьмите себя в руки, если хотите спасти свою семью. Сейчас нет времени! Потом расскажу вам обо всем! Где в данный момент ваши жена и ребенок? Они в опасности.

Я механически взглянул на часы.

— Жена вот-вот выйдет с работы и пойдет забирать сына из детского сада.

— Работа далеко? Успеете перехватить жену?

— В принципе успею. Это на Ленинском проспекте. Она там врачом в Первой Градской работает. Это близко от метро Октябрьская.

— Тогда быстро едем туда. За вами был хвост. Я его нейтрализовал. И пока его не обнаружили на лавке Тверского бульвара, у нас есть минут 20–30 форы. Ни в коем случае нельзя, чтобы ваши жена и ребенок зашли домой. Если не успеем, считайте, что вы их потеряли.

Последние слова старик произнес уже по дороге к метро, и я механически следовал за ним, с ужасом осознавая услышанное.

Я стоял на Ленинском проспекте снаружи от ворот Первой Градской больницы, судорожно высматривая Ольгу и молясь, чтобы мы не опоздали, и