Очень приятно, Вила́ры - Леони Вебер

кусок и поэтому ронял слюни на стол, как бульдог, а я потом их за ним подтирала.

Перед сном настроение у отца испортилось, опять же, возможно, из-за перемены погоды, а скорее всего из-за его проблем с головой. Он вбежал ко мне в комнату, швырнул на кровать постиранное и высушенное белье и закричал:

– Как же ты меня задрала своей стиркой, я только и делаю, что стираю твои вещи, я устал, скорей бы ты уже от меня свалила, я так устал, сутками стираю!

– Но я же не могу не стирать. И ты запретил мне самой ставить стиральную машину, вдруг сломаю.

– Ой, заткнись! Вот вернешься к своей матери и стирай там весь день, а у меня такого не будет! Ты что думаешь, это так легко, все время ставить машинку?! На хрена ты опять кинула полотенца в стирку?

– Они грязные.

– Ты их каждые четыре дня стираешь!

– Так так и надо, особенно, когда у тебя прыщи.

– Прыщи у тебя от вашей дурацкой еды на родине, всякие супы и борщи! Я свои полотенца раз в две недели стираю, а она раз в три дня, капец!

Батька ушел к себе в спальню, где еще минут пять обсуждал с Виларом, как ему непросто.

Пасхальные каникулы

Я уже забыла те времена, когда я ждала каникул с нетерпением, потому что в этом селе с отцом моей мечтой было учиться с утра до вечера. Но во Франции любят много отдыхать, а потому последние в учебном году каникулы наступили в начале апреля.

Я понятия не имела, чем мне заниматься эти две недели. Отец последнее время экономил как мог, а потому никуда не выезжал. Но в этот раз я решила уговорить отвезти меня на экскурсию в концлагерь на соседней горе.

– Как ты меня задрала! – закричал папа, едва услышав мою просьбу. – Да там же билет платный!

– Шесть евро на человека.

– Кошмар! Ладно, поедем, но я туда не войду, только за тебя заплачу. Потому что тратить 12 евро я не собираюсь, еще и на какую-то фигню. Я в этом лагере уже сто раз бывал, в детстве, после войны, когда на территории скелеты лежали, – как-то радостно вспомнил отец.

– Отлично, давай завтра.

На следующий день батька был вполне в неплохом настроении, и я даже подумала, что, может, он все-таки пойдет со мной, а то одной скучно бродить. Но, когда после обеда мы сели в машину и тронулись, настроение у отца испортилось.

Стояли теплые деньки, и в машине, нагретой на солнце, была духота. Я немного приоткрыла окно.

– Тебе что, жарко? – закричал папа.

Начинается. Каждый раз в теплую пору года мы с отцом ссоримся из-за того, что я хочу открыть окно, а он против. Потом я хочу его прикрыть, а он снова против.

– Да, тут душно.

– Ты вообще охренела! Закрой немедленно, потому что если ты простудишься, то я сразу тебя домой отправлю, ты мне тут больная не нужна!

Мне пришлось подчиниться.

– Подумать только, по ночам она включает обогреватель, а тут ей жарко!

– Потому что по ночам холодно из-за того, что ты не двигаешься.

– Ерунда, ты опять несешь бред! Это все манеры твоей матери, проветривать.

Спустя пять минут отец приоткрыл окно со своей стороны.

– Тебе жарко? – с насмешкой спросила я.

– Да, но я знаю, почему мне жарко, это не потому что тебе жарко!

Я сдержала смешок, боясь, что иначе он закроет окно.

Приехав в лагерь, мы пошли в центральное здание. Я остановилась посреди холла, не понимая, где тут касса. Оглянулась, надеясь, что батька поможет, но он стоял в трех метрах от меня и кричал:

– Чё стала, вон касса, иди сама за свои деньги покупай, я-то тут причем!

Я бродила по концлагерю два часа. Попыталась присоединиться к экскурсоводу, но он слишком много и занудно говорил об истории Второй Мировой, так что я плюнула и пошла осматривать бараки сама. Это было интересно. Карцер, нары, комната для наказаний и медицинских опытов, крематорий, газовые камеры навевали тоску, хотя и выглядели современно после реставрации. Я прочла все стенды, наделала фотографий, и вернулась к отцу. Он ждал меня у входа.

– Ну наконец-то, что там можно делать столько времени? – пробурчал он.

Я рассказала о своих впечатлениях, которые мало интересовали его, и поинтересовалась, чем же занимался батька, пока я культурно обогащалась.

– Да я спал в машине полтора часа. Потом поговорил с какими-то людьми. Они мне такие говорят, мол с экскурсоводом можно до шести вечера тут торчать. Я как это услышал, сразу им сказал: если она тут зависнет так надолго, то я уеду домой, пусть пешком идет, тут всего-то 15 километров.

Да уж, очень мило. Как будто он меня каждый день так долго где-то ждет.

Тут папа предложил поехать в ресторан выше по горе и съесть мороженное. Я согласилась, кто же откажется.

В помещении мы были одни. Я медленно ела мороженное, отец помешал кофе и вынул свой кошелек, чтобы вернуть мне деньги за билет. Он отсчитал монетки и кинул на стол. Минуту задумчиво на них смотрел, потом взялся пересчитывать.

– Вдруг я тебе лишнее дал, – объяснил он.

Я засунула монетки к остальным деньгам в кошелке.

– Ого, у тебя так много монет, – сказал папа.

– Да, нужно тут потратить, все равно у себя на родине я их не обменяю.

– Что?! – закричал отец на весь ресторан. – Нет, не смей их тратить! Ты должна их беречь и экономить до конца лета, а лучше дольше.

– Зачем?

– Как зачем? А если самолет задержат, на что ты еду в аэропорту купишь? Я не даю тебе бумажные деньги, чтобы ты их своей старухе-матери не отправила. Так что храни эти монеты!

– Так в аэропорту поесть максимум десять евро, а у меня тут сорок, – я не стала комментировать фразу про бумажные деньги.

– Это неважно, ты должна их беречь. Вот зачем тебе их сейчас тратить?

– А вдруг мне что-то понадобится.

– Тебе ничего не нужно, у тебя все есть. Подумать только, она ни копейки сэкономить не может, ей все надо сразу просрать. Точно как мать. Ну и дуры, как так можно жить.

До конца дня отец бубнил, как важно ничего не покупать на эти злосчастные монеты.

Через несколько дней мне написала моя подруга Аня и предложила сходить с ней на бесплатный концерт. Я с радостью согласилась, нашла подходящую электричку и спустилась вниз сообщить все это папе.

– Пап, завтра я еду в город, пойду