Ящерица - Банана Есимото

О том, что дома были серьезные проблемы, может быть, смутно помнит твой старший брат. А твоя сестра в то время была еще совсем несмышленышем. Как бы то ни было, об этом случае знали только я и бабушка. Вначале я очень беспокоился, что могут быть ужасные последствия. Я ходил с тобой в больницу на консультацию, но все было в полном порядке — ты даже воды не боялась, — и я успокоился. Часто бывает, что после замужества прошлое выходит на поверхность. Поэтому я решил, что, если я тебе расскажу, наряду с плохим в этом будет и хорошее…

Отец замолчал.

Я, в общем-то, не удивилась его рассказу.

Меня охватило мощное чувство уверенности. Я словно окончательно убедилась в том, что знала с самого начала. Знала, но не была уверена. Это чувство наполнило меня до краев с такой силой, что защемило сердце. Я не могла произнести ни слова.

— Ты в шоке? — спросил отец.

— Нет. Вот если бы вы с мамой были в ссоре до сих пор, наверное, я была бы в шоке, но, сколько я себя помню, дома всегда было все хорошо.

— Ну вот и ладно. — Отец с облегчением вздохнул. — По сути дела, для нашей семьи ты стала ангелом-спасителем. Я с новыми силами принялся за работу и на других женщин с тех пор даже не смотрел. Что тут скажешь — каждый человек хоть раз в жизни ошибается.

«Ладно, — подумала я, — как-нибудь переживу». Ведь жила же я с этим рубцом на сердце. Просто не знала о нем, а теперь знаю.

В конце концов, я никогда не теряла уверенности в себе. Которую, скорее всего, приобрела в речных волнах.

После того как отец ушел, я отправилась к своему жениху, прихватив бидзэнскую посудину.

— Это от моего папы в подарок. — Я показала ему отцовское приношение. — Нравится?

Он, безумно любивший такого рода вещи, страшно обрадовался:

— Красота какая! Будем вдвоем из нее есть. Будем класть в нее вареные овощи и китайский рис. Это очень приятно — использовать такую дорогую вещь в домашнем хозяйстве, не задумываясь о ее стоимости… — Он продолжал развивать эту тему, болтая о пустяках, и так, слово за слово, отошли на задний план и папин рассказ, и стоявшее у меня перед глазами улыбающееся мамино лицо. «Мам, тебе не хотелось прыгнуть со мной в реку?» — «Ни разу».

Наверное, единственным, что по-настоящему потрясло меня до глубины души, была эта улыбка. Тот удививший меня тихий мамин смех, который я слышала на днях.

Постепенно все неприятности растворились в горячем чае и приятной беседе. Потерялись в наполненной светом комнате.

Вот так бы и прожить всю свою жизнь за чашкой чая…

Все люди в детстве перенесли то или иное потрясение. Каждый хранит в глубине память о какой-нибудь ссоре с родителями. Некоторые помнят обиды, нанесенные им еще во чреве матери, когда они даже видеть не умели. Не умели говорить. Поэтому мы подсознательно ищем замену родителям — кого-нибудь, кто позаботится о нас, возьмет на себя всю ответственность. Вряд ли общечеловеческому стремлению к совместной жизни найдется более логичное объяснение.

Мы отправились ужинать в город. Потом вернулись к нему домой, и он сразу полез в ванну. Я пошла зачем-то на кухню. На сервировочном столике среди разной чепухи валялся конверт. Обычный конверт — не знаю, почему он привлек мое внимание. Почерк на конверте не был женским, а даже если бы и был — не в моих правилах читать чужие письма, но почему-то я не могла оторвать глаз от белого бумажного прямоугольника.

Было что-то притягательное в том, как отправитель написал на конверте знакомый адрес. Я продолжала вглядываться в буквы на конверте. И вдруг почувствовала, что должна посмотреть, что там внутри.

Я не испытывала угрызений совести, хотя отродясь ничего такого не делала. В конверте не оказалось письма, но зато были вложены несколько снимков. Увидев их, я чуть было не лишилась чувств.

Это были «постыдные» снимки, героиней которых была я, молодая и бесстыжая. Запечатленные сцены происходили либо дома у К., либо в гостиничном номере. Я, абсолютно голая, разумеется, на каждом снимке была не одна. И даже не вдвоем. На некоторых снимках нас было четверо, пятеро, и я, как можно догадаться, обслуживала всех. С размазанной по лицу косметикой, ничего не выражающими глазами, чуть более полная, чем сейчас, — я выглядела по-другому. Но все равно было очевидно, что это именно я.

Я услышала свой изменившийся голос: «Ну и ну!» Меня захлестнула волна злобы: какой идиот послал ему эти карточки?! Я подумала было, что это дело рук К., но адрес на конверте был написан не его почерком. Кто-то другой из той же компании…

В следующее мгновение я уже представляла себе, как мой жених выходит из ванной и сообщает, что пришло время расстаться. Хотя за ужином он был в прекрасном настроении, тем не менее трудно поверить, что в мире найдется хоть один человек, который, получив такие снимки, захочет на мне жениться.

Но ничего не поделаешь — прошлое не изменишь. Я действительно так жила — ничего не поделаешь.

Я смирилась с мыслью о разрыве.

Встала, подошла к окну и присела на подоконник — прямо над шумящей рекой. Я говорила себе, что мне просто надо успокоиться. Я подумала о невидимом зле, обволакивающем каждого из нас, и еще о смерти, которую мы выталкиваем за пределы собственной памяти.

Но ночная река так пугающе поблескивала в темноте, неся свои воды в неизвестную даль, что я решила не думать о дурном. Луна слегка мерцала посреди угольно-черного неба, отражаясь жемчужиной в окнах городских домов, затопленных темью.

Из открытого окна доносился смех прохожих — любителей прогуляться по ночному берегу. Шум реки не был больше шумом воды — он входил в комнату как голос ночи. Что-то необычное крылось в нем.

Ветер, врываясь, закручивался вокруг меня. Откуда ты, ветер, — из дальних мест? Из здешних мест? Я ощутила вдруг присутствие стольких вещей в моей жизни. Мне стало страшно.

Когда он вышел из ванной, я все так же сидела на подоконнике, глядя на реку. Он был в своей обычной пижаме.

— Следующий, пожалуйста. В порядке очереди, — дурачась, произнес он.

Все как всегда. Меня передернуло. «Когда, интересно, пришло это письмо? Я-то решила, что сегодня, а оно, может быть, уже неделю лежит на сервировочном столике. А может быть, месяц. Если я сейчас ему ничего не скажу, мы будем и дальше жить как жили…» Все эти мысли пронеслись у меня в голове, но тут он участливо спросил: «Что-то случилось?» — и я приняла решение:

— Слушай, когда пришло то письмо, которое валяется у тебя на кухне?

Он посерьезнел. В последний раз я видела его таким на похоронах его отца. Нежность во взгляде сменилась жесткостью.

— На прошлой неделе. В субботу, кажется.

— А почему ты мне ничего не сказал?

— А что я мог сказать?

— Ты мог сказать, что мы расстаемся, что свадьба невозможна, что ты меня презираешь. Много чего можно было сказать. Подумай сам — если об этом станет известно, у твоего брата и его компании могут быть неприятности.