Тайны народа - Эжен Сю

— Вы правы! — сказал Сакровир. — Если судить о прошлом по-настоящему, то в восемьдесят девятом году революция завоевала нам наши свободы, в тридцатом революция дала нам часть наших прав, наконец, в сорок восьмом та же революция провозгласила суверенитет народа и всеобщее избирательное право, которое кладет конец этим братоубийственным войнам.

— И всегда было так, дитя. Ты увидишь, что нет ни одной реформы, общественной, политической, гражданской или религиозной, которую наши отцы не вынуждены были бы завоевывать в течение веков собственной кровью. Боже, как это жестоко, как прискорбно! Но как было не прибегать к оружию, если привилегированные классы на все слезы, страдания, мольбы угнетенных упрямо отвечали неумолимым «нет, нет и нет!»? С ужасной силой вспыхивала тогда ненависть, потоки крови лились с обеих сторон. Но на кого же должна пасть эта кровь? Пусть падет она всецело на тех, кто, пользуясь правом сильного, держал своих братьев в том ужасном рабском состоянии, в котором человек, низводимый на уровень животного, отличается от него только святым инстинктом справедливости и свободы, инстинктом, которого не может заглушить в нем самое ужасное угнетение. И вот когда наступал час борьбы за освобождение человечества, эти инстинкты пробуждались во всей своей силе. Таким-то образом благодаря мужеству и упорству, путем борьбы и мучений наши предки разбили сначала оковы древнего рабства, в которых их держали франки со времени покорения. Они обратились в крепостных — положение ужасное, но все же лучшее. Затем из крепостных они обратились в вассалов, затем в арендаторов — новый прогресс! И так, шаг за шагом, терпением и энергией прокладывая дорогу сквозь вековые преграды, им удалось наконец завоевать суверенитет народа. Вы с отчаянием смотрите на будущее, в то время когда благодаря всеобщей подаче голосов неимущие заставляют считаться привилегированное меньшинство со своей волей, верховной по праву справедливости! Вы отчаиваетесь, когда власти могут быть смещены по требованию наших представителей, которых мы сами делаем верховными судьями этой власти. Вы отчаиваетесь оттого, что вам пришлось бороться и кое-что претерпеть в течение восемнадцати месяцев. А нашим предкам приходилось бороться и страдать не восемнадцать месяцев, а чуть ли не больше восемнадцати веков! Но если у каждого поколения были свои мученики, у него были и победы. И вы увидите священные реликвии, славные трофеи побед этих мучеников. Ступайте за мной, дети.

С этими словами господин Лебрен в сопровождении семьи вошел в комнату с закрытыми ставнями, куда сын, дочь и зять купца входили в первый раз.

Таинственная комната, куда господин Лебрен ввел в первый раз сына, дочь и Жоржа Дюшена, с первого взгляда ничем странным не отличалась, если не считать того, что она всегда была освещена лампой античной формы, как какое-то святилище. Да, на самом деле это место было-священным хранилищем благоговейных воспоминаний и. традиций, большей частью героических, этой плебейской семьи. Под лампой дети купца увидели большой стол, покрытый ковровой скатертью, а на столе бронзовый сундучок Вокруг сундучка, покрывшегося от времени зеленью, были разложены различные предметы. Большинство из них относилось к отдаленной древности, но тут же лежали и последние реликвии: каска графа де Плуернеля и кандалы, которые купец взял с собой с Рошфорской каторги.

— Дети, — сказал господин Лебрен растроганным голосом, указывая им на исторические редкости, собранные на столе, — вот реликвии нашей семьи. С каждым из этих предметов у нас связано воспоминание, имя, факт, число, а когда в руках нашего потомства окажется рассказ о моей жизни, записанный мной самим, каска графа Плуернеля и кандалы, которые я носил на Рошфорской каторге, получат историческое значение. Почти все поколения, жившие до нас в продолжение двух тысяч лет, вносили таким же образом свою лепту в эту коллекцию.

— В течение стольких веков, отец? — с глубоким изумлением воскликнул Сакровир, бросив взгляд на сестру и зятя.

— Впоследствии вы узнаете, дети, каким образом дошли до нас эти реликвии, не особенно громоздкие, как вы видите, за исключением каски графа Плуернеля и почетной сабли, пожалованной моему отцу в конце прошлого столетия. Все предметы могут поместиться в этом бронзовом сундучке, ковчеге наших воспоминаний, и тогда и его, и все эти предметы нетрудно будет скрывать в каком-нибудь уединенном месте хотя бы в продолжение многих лет до более спокойного времени.

Господин Лебрен взял со стола первую из древностей, разложенных в хронологическом порядке. Это была золотая вещица, имевшая форму серпа и почерневшая от времени. Подвижное кольцо, прикрепленное к ручке, указывало на то, что эту драгоценность носили на поясе или на цепочке.

— Этот маленький золотой серп, дети, — продолжал господин Лебрен, — друидическая эмблема. Это самое древнее воспоминание о нашей семье, каким мы только владеем. Происхождение свое он ведет с пятьдесят седьмого года до Рождества Христова, так что ему теперь тысяча девятьсот шесть лет.

— Эту драгоценность носил кто-нибудь из наших предков? — спросила Велледа.

— Да, дитя, — с волнением отвечал господин Лебрен. — Та, которая носила ее, была молода и прекрасна, как ты, чиста, как ангел, и полна гордого мужества. Но зачем раньше времени рассказывать историю этой реликвии? Вы можете узнать эту семейную легенду вот из этой рукописи, — прибавил господин Лебрен, указывая детям на небольшую книжку, лежавшую на столе возле золотого серпа.

Эта книжка, как и несколько других, ей подобных, состояла из множества продолговатых листков дубленой кожи, когда-то сшитых вместе в виде длинной и узкой ленты, но для большего удобства оторванных друг от друга и переплетенных в небольшой томик, покрытый черной шагреневой кожей. На крышке было выведено серебряными буквами:

Аn. 57Av.y. С.

— Отец, — сказал Сакровир, — я вижу на столе возле каждого из предметов, о которых ты нам говоришь, почти такую же книжку.

— Это оттого, дети, что к каждой реликвии, принадлежащей кому-нибудь из членов нашей семьи, приложен манускрипт, в котором автор собственноручно описывает свою жизнь, а частью жизнь близких ему людей.

— Как, отец, — спросил Сакровир, удивляясь все более и более, — каждый из этих манускриптов написан кем-нибудь из наших предков?

— Что тебя так удивляет? Тебе трудно освоиться с мыслью, что никому не известная семья имеет вдруг свою хронику, точно она принадлежит к какому-нибудь древнему царскому роду? Тебе непонятно также, каким образом эта хроника могла вестись без перерыва в течение двух тысяч лет?

— Совершенно верно, отец, все это так необычайно…

— Что перестает быть правдоподобным?

— Ни в каком случае, раз вы говорите, что все это правда! — воскликнула Велледа. — Нас только все это сильно изумляет.

— Так вот, дети. Прежде всего я должен вам сказать, что обычай передавать из поколения в поколение, устно или письменно, семейные предания всегда был одной из характерных черт наших предков-галлов. С особенным же религиозным рвением он соблюдался у бретонских галлов. У каждой семьи, какого бы она ни была низкого происхождения, была своя семейная хроника. Между тем в других странах Европы этот обычай редко соблюдался даже среди князей и королей. Чтобы придать моим словам больше убедительности, — прибавил купец, беря со стола небольшую старинную книгу, принадлежащую, по-видимому, к первым временам книгопечатания, — я приведу вам в переводе отрывок из одного из древнейших сочинений о Бретани, авторитет которого признан ученым миром — И господин Лебрен прочел следующее: — «У бретонцев люди самого низкого происхождения знают своих предков и сохраняют в памяти имена всех родственников по восходящей линии до самых отдаленных поколений. Выражают они это, например, следующим образом: «Эрес, сына Теодориха, — сын Энна — сын Эхла — сын Каделя — сын Родерика Великого, или родоначальника…» Их предки являются для них предметом истинного культа, и самые сильные наказания налагаются у них за оскорбления, нанесенные роду. Их месть жестока и кровава, и они карают не только недавние оскорбления, но и самые старые, нанесенные их роду бог знает когда, но еще не отомщенные. Теперь вы знаете, дети, — продолжал господин Лебрен, кладя книгу на стол, — каким образом объясняется происхождение нашей семейной хроники. Потом вы узнаете также, что многие из наших предков были слишком верны обычаю переносить месть из поколения в поколение. Не один раз в течение веков Плуернели…