Тайны народа - Эжен Сю

— Отец, — сказал Сакровир, — еще один вопрос. Все ли время в течение стольких веков наша семья жила на родине, в своей дорогой Бретани?

— Нет, не все время, как ты и узнаешь из этих повествований. Набеги, войны, тяжелые и суровые испытания, которым была подвержена в то время семья, подобная нашей, принуждали наших отцов покидать родину то вследствие того, что их уводили в другие провинции как пленников или рабов, то чтобы избежать смерти, то чтобы иметь возможность добывать средства к жизни, то благодаря другим превратностям судьбы. Но при всем этом очень немногие из наших предков не совершали своеобразного паломничества, которое и я сам совершил, которое совершишь и ты, в свою очередь, первого января, в год, следующий за твоим совершеннолетием, то есть в будущем году.

— Отчего же именно в этот день?

— Оттого, что первый день каждого нового года всегда был в Галлии днем торжества.

— А какого рода это паломничество?

— Ты пойдешь к друидическим камням Карнака, близ Арея.

— Правда ли, отец, что это скопище гигантских гранитных глыб, до сегодняшнего дня сохранивших таинственные очертания, существует от самой глубокой древности?

— Уже больше двух тысяч лет, дитя, как известны эти камни, и даже в то отдаленное время никто не знал, чьими руками сложены карнакские камни.

— Отец, голова кружится при мысли о возможном возрасте этих колоссов!

— Одному Богу это известно, дети. И надо полагать, что не одна еще тысяча поколений сменится перед этими гигантскими памятниками, соперниками веков, на которых столько раз останавливались взгляды наших отцов с благочестивым размышлением.

— Зачем же наши предки совершали это паломничество, отец?

— Затем, что колыбель нашей семьи, поля и дом нашего родоначальника, о котором упоминают эти манускрипты, находились у карнакских камней. Ты узнаешь, что этот предок, по имени Joel-en-Bremi-an-Lidiiez-an-Karnak, что по-бретонски, как ты знаешь, означает Жоэль, глава карнакского племени, — был главой, или патриархом, выбранным своим племенем, или кланом, как говорят шотландцы.

— Значит, отец, — спросил Жорж Дюшен, — ваше имя Брен означает «глава»?

— Да, друг мой, это почетное название, прибавляемое к личному имени, к имени, даваемому при крещении, с появлением христианства, с течением времени превратилось в фамилию. Употребление фамилий начало распространяться повсеместно среди плебейских семей только к четырнадцатому или пятнадцатому веку.

Так, в первые века сына первого из наших предков, о котором я вам говорил, звали Guilhern-nvib-eus-an-Brenn — Гильхерн, сын родоначальника, а его сына — Кирио, внук родоначальника. Стечением времени слова «сын» «внук», «правнук» отпали, и к слову Брен, искаженному в Лебрен, стали прибавлять только имя, получение при крещении.

В манускриптах, которые вы будете читать, вы найдете удивительное чувство галльской национальности и ее веры в себя, чувство, проявляющееся тем более сильно и неудержимо, чем сильнее давило римское и франкское иго этих героев, мужчин и женщин, так сильно гордящихся своим происхождением и доводящих презрение к смерти до сверхчеловеческого величия.

Христианство, казалось, положило начало новому миру. Без сомнения, его божественный дух братства, равенства и свободы подвергался оскорблениям и преследовался начиная с первых веков, большей частью стараниями католических епископов, владельцев рабов и крепостных, утопавших в богатстве, которое они вымогали у франков отпущением самых отвратительных грехов. Конечно, предки-рабы, видя, что евангельские слова заглушаются и бессильны освободить их, сами взялись за дело, поднялись с оружием в руках против тирании победителей.

И почти всегда — доказательства у вас будут налицо! — там, где проповедью ничего нельзя было добиться, восстанием удавалось приобрести прочные уступки, по мудрой аксиоме всех веков: «Смелым Бог владеет».

Но в конце концов, вопреки козням католической, апостольской церкви, дыхание христианства пронеслось над миром. Оно все более и более проникало в мир, в нем восстала в новом величии друидическая вера наших предков. Жестоким ударом было для нас потерять даже имя своей национальности, пережить, что древней славной Галлии орда хищников навязала имя Франции. Конечно, Галльская Республика звучала бы не хуже, чем Французская Республика, но наша первая и бессмертная республика достаточно хорошо очистила имя Франции от всего, что в ней было монархического, и высоко поставила его во всех странах Европы! Да, наконец, имя мы могли изменить, но раса наша осталась в чистоте.

Теперь, — продолжал господин Лебрен с волнением, — вы посвящены в традицию семьи, которая положила основание нашему плебейскому архиву. Даете ли вы торжественное обещание продолжать семейную хронику и обязать к тому же своих детей? Ты, сын мой, и ты, моя дочь, когда его не станет, поклянитесь мне, что будете записывать искренне поступки и факты из своей жизни, одинаково справедливые и несправедливые, похвальные и дурные, чтобы в тот день, когда вы оставите это существование для иного, рассказ о вашей жизни дополнил семейную хронику, и чтобы неумолимая справедливость с уважением или презрением отнеслась к вашей памяти, в зависимости от того, чего вы заслужите.

— Да, отец, мы клянемся тебе в этом!

— Ну, Сакровир, с сегодняшнего дня, со дня твоего совершеннолетия, наша традиция позволяет тебе ознакомиться с этими манускриптами. Читать мы их будем все вместе, начиная с сегодняшнего дня, по вечерам. А чтобы в чтении мог принимать участие и Жорж, мы будем переводить их ему на французский язык.

На следующий же день вечером вся семья Лебрен собралась около стола, и Сакровир приступил к чтению первого манускрипта, озаглавленного «Золотой серп».

Эти строки пишет Жоэль, вождь карнакского племени, он сын Марика, а тот был сыном Кирио, сына Гираса, сына Гомеза, сына Ворра, сына Гленана, сына Ерера, сына Родерика, который был избран вождем галльского войска и двести семьдесят лет назад заставил Рим заплатить выкуп.

Жоэль — почему бы и не сказать этого? — боялся богов, был прямодушен, храбр и имел веселый нрав. Он любил смеяться, любил рассказывать, а еще того больше слушать, чтобы ему рассказывали сказки. Словом, был настоящим галлом.

В то время, когда жил Цезарь — да будет проклято его имя! — Жоэль обитал в двух милях от Альре, вблизи моря и острова Росваллан, около опушки Карнакского леса, самого замечательного из лесов бретонской Галлии.

Однажды вечером, накануне того дня, когда восемнадцать лет назад у него родилась горячо любимая им дочь Гена, Жоэль на закате дня возвращался со своим старшим сыном Гильхерном домой. Они ехали в повозке, запряженной четырьмя волами из породы красивых, низкорослых, почти безрогих бретонских волов.