Ходячие мертвецы. Падение Губернатора - Джей Бонансинга

– Его нужно держать крепко, лезвием вниз… Я не тупой, Лилли.

– Я и не говорю, что ты тупой. Объясни, почему нож надо держать именно так?

Остин по-прежнему шел спиной вдоль кромки леса, внимание его притупилось, он качал головой.

– Его нужно держать именно так, потому что тогда появляется возможность ударить сверху по черепу ходячего, причем движение должно быть резким.

Лилли заметила, что в стороне, футах в двадцати от тропинки, лежала деревянная палка – кусок пропитанной креозотом шпалы. Лилли молча подошла к ней.

– Продолжай, – сказала она. Быстрым, точным ударом она бросила палку под ноги Остину. – Почему движение должно быть резким?

Тот снова обреченно вздохнул, беззаботно пятясь.

– Движение должно быть резким, потому что есть только один шанс попасть в мозг. – Парень по-прежнему неспешно шел спиной. Приближаясь к куску шпалы, он сжимал в руке нож, не зная о препятствии, лежавшем на тропинке. – Я не идиот, Лилли.

Она усмехнулась.

– О нет, ты настоящий ниндзя. Сегодня ты расправился со всеми ходячими в лесу возле упавшего вертолета. У тебя все под контролем.

– Я не боюсь, Лилли. Я тебе миллион раз говорил, я был…

Он наступил на шпалу.

– Ой! ВОТ ЧЕРТ! – вырвалось у него, когда он упал, подняв облако угольной пыли.

Сперва Лилли рассмеялась, увидев, как Остин сидит на земле, обезоруженный, смущенный, опозоренный. В темноте его глаза вспыхнули, кудри упали ему на лицо. Он был похож на побитого пса. Прекратив смеяться, Лилли почувствовала себя виноватой.

– Прости, прости, – забормотала она, опускаясь рядом с ним на колени. – Я не хотела… – Она дотронулась до его плеча. – Прости, я та еще гадина.

– Ничего, – тихо ответил он, глубоко дыша и не поднимая глаз. – Я заслужил.

– Нет, нет. – Она села на землю рядом с ним. – Ты этого вовсе не заслуживаешь.

Остин посмотрел ей в глаза.

– Не переживай. Ты просто хочешь помочь. И я тебе очень благодарен.

– Да я понятия не имею, чего именно хочу. – Лилли потерла щеку. – Я лишь знаю… что нам нужно быть во всеоружии. Нам нужно… мне претит говорить это… но нам нужно жаждать крови, прямо как чертовым кусачим. – Она посмотрела на Остина. – Только так мы пройдем через все это.

Он задержал на ней свой взгляд. Вокруг них нарастал гул, ночные звуки становились все громче. Издалека, с арены, доносились едва слышные нечеловеческие вопли зрителей, истомившихся в ожидании кровавого зрелища.

Наконец Остин сказал:

– Теперь ты говоришь, как Губернатор.

Лилли посмотрела вдаль и ничего не сказала, прислушавшись к звукам ночного леса.

Облизнув губы, Остин снова посмотрел на нее.

– Лилли, я тут подумал… А что, если нельзя пройти через это? Что, если это навсегда? Что, если нам другого не уготовано?

Лилли задумалась.

– Это не важно. Пока мы вместе… пока готовы пойти на все… мы выживем.

Слова ее на мгновение повисли в тишине. Сами того не заметив, Остин и Лилли придвинулись друг к другу. Ее рука легла на плечо парню, а его ладонь скользнула ей на талию.

Лилли поняла – совершенно внезапно, – что изначально она думала обо всем городе, считала, что все люди должны остаться вместе, но теперь говорила только о них с Остином. Она подвинулась еще ближе, и он наклонился к ней. Лилли показалось, что какая-то ноша упала у нее с плеч, и губы ее оказались в миллиметре от губ Остина. Они готовы были поцеловаться, как вдруг Лилли отстранилась.

– Что это? Боже, что это?

Почувствовав какую-то влагу у него на талии, она посмотрела вниз.

Нижняя кромка толстовки Остина была пропитана кровью, которая ручейками текла на забросанную упавшими листьями землю, черная и блестящая, как смазка. Лезвие ножа выглядывало из дыры в джинсах Остина: при падении оно вошло в мягкие ткани у него на боку. Остин прикрыл рану рукой.

– Черт, – пробормотал он, сжав зубы и смотря на кровь, которая сочилась сквозь пальцы. – Недаром мне показалось, что кто-то меня укусил.

– Пойдем! – Лилли вскочила на ноги и протянула Остину руку, помогая ему подняться. – Покажем тебя доктору Стивенсу.

Полностью ее звали Кристина Мередит Хабен. Она выросла в Кирквуде, в штате Джорджия, и в 1980-х отправилась в Оберлинский колледж изучать телекоммуникации. У нее был внебрачный ребенок, которого она выносила и отдала на усыновление на следующий день после терактов одиннадцатого сентября. В любви ей не везло, она так и не встретила того самого и не вышла замуж, вечно считая себя повенчанной со своей работой старшего продюсера сегмента на одной из крупнейших радиостанций Юга. Она получила три «Эмми», одну «Клио» и несколько наград «Кейбл-Эйс» – и каждая из них вызывала в ней обоснованное чувство гордости, – но никогда не чувствовала, что старшие по должности уважали ее или платили ей столько, сколько она заслуживала.

Но в настоящий момент – на грязном плиточном полу, в сиянии флуоресцентных ламп – все сожаления, страхи, разочарования, надежды и желания Кристины Хабен уже не имели значения, исчезнув в момент смерти. Ее останки лежали на забрызганном кровью и желчью полу, а семнадцать плененных ходячих вгрызались в ее ткани и внутренности.

По шлакоблочной камере эхом разлетались чавкающие звуки жуткой трапезы. Мертвецы раздирали тело Кристины Хабен на мелкие части. В углы комнаты по швам между плитками стекались кровь, спинномозговая жидкость и желчь, которые образовывали многоцветные лужи. Стены были забрызганы алым, свежая кровь покрывала и обезумевших кусачих. Отобранные на основании физических данных, заклейменные в качестве реквизита для гладиаторских боев, в основном они были взрослыми мужчинами. Часть из них по-обезьяньи скорчилась под ярким светом ламп, глодая скользкие кости, которые когда-то составляли часть скелета Кристины Хабен.

В гаражной двери на другом конце комнаты была прорезана пара высоких прямоугольных окон. В левом виднелось узкое, обветренное, усатое лицо, которое с интересом наблюдало за происходящим.

Губернатор стоял в тихом коридоре возле камеры и внимательно смотрел сквозь стекло на трапезу. На лице его не отражалось никаких эмоций, кроме странного удовлетворения тем, что он видел. Его левое ухо было забинтовано после недавней стычки с вновь прибывшими, и боль раздражала его. Он сжал кулаки. Так он собирался с мыслями, вспоминал о своей роли, понимал возложенную на него миссию. Все его сомнения, все запоздалые переживания – и вообще вся человечность, которая еще осталась в нем, – уступили место ярости. Внутри его звучал голос мести, направлявший Губернатора. Теперь он понимал, что есть только один шанс спасти эту пороховую бочку от взрыва. Он знал, что нужно сделать, чтобы…

Шарканье шагов в другом конце коридора прервало его мысли.