Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин - Валерий Большаков

Пилоты-инструкторы выстроили истребители в линейку, и Быков, оглядев пилотов 4-й эскадрильи, сказал:

– Это – наши.

– Ух, ты! – неуверенно выразился Орехов. – А… можно полетать?

– Можно десять раз отжаться, – улыбнулся Григорий.

– Разрешите пилотаж, товарищ полковник! – вытянулся ведомый.

– Разрешаю. Набор высоты и пару кругов.

– Ма-ало…

– Налетаешься еще.

Володя нацепил парашют и полез в кабину.

Сразу два инструктора принялись ему объяснять, что да как. Орехов только кивал. И вот…

– От винта!

Взревел могучий мотор, полутораметровые лопасти слились в сверкающий круг.

– Две тыщи лошадей! – провопил Котов, придерживая рукой пилотку. – Вот, где моща!

«По-7» медленно вырулил на взлетку – было заметно, что Володя осторожничает – и вот, все быстрее и быстрее, покатил, легко оторвался и стал набирать высоту.

Заложив вираж, самолет описал один круг, второй – на аэродром опускался низкий гул – и пошел на посадку.

Сел истребитель мягко, прокатился, зарулил на стоянку и успокоился.

Из кабины вылез лучащийся Орехов.

– Это не самолет! – крикнул он. – Это сказка! Машина – зверь, а слушается!

Пилоты обступили истребитель.

– Управляется как?

– Легко! Не полет, а прогулка!

– А это чего? Пулеметы?

– Деревня! Пушки это.

– Две?!

– Три!

– Ну, вообще…

– Командир, а почему нам эти? А «Ла-5»?

– Володь, – улыбнулся Быков, – ты пересядешь на «Ла-5»?

– Ни за что!

– Пойдемте, разговор есть…

Всей эскадрильей пилоты ввалились в избушку, срубленную для них, и с шумом расселись по лавкам.

Быков зашел последним, оглядев летное поле «Малино-1». Повсюду ревели моторы, «Ла-5» взлетали или садились, или вертелись в небесах – летчики полка осваивали новую технику.

«Ничего, – подумал Григорий, – у нас поновее будет!»

Закрыв дверь, он садиться не стал.

– Намечена секретная операция, – сказал он.

– Какая? – тут же спросил Орехов.

– Спасти офицера.

– Откуда?

– Из концлагеря «Заксенхаузен».

Наступила тишина.

– Так это же в Германии, кажется, – растерянно проговорил Микоян.

– Под Берлином.

Летчики переглянулись.

– Я хочу вытащить из застенков брата.

Сжато прояснив вопросы, заданные и не озвученные, Быков сказал:

– Судоплатов нас прикроет от своих…

– Можете не продолжать, товарищ полковник, – сказал Баклан. – С немцами будем справляться сами. Не впервой, справимся.

Григорий покачал головой.

– Это не приказ, это просьба.

– Товарищ команди-ир! – протянул Орехов. – А вы что думали? Что мы сразу под лавку спрячемся? Страшно, конечно, на рожон-то переть, так я, может, всю службу мечтал в Германии побывать!

– Спору нет, – рассудил Зайцев, – миссия опаснейшая, как ни крути, так ведь война идет! И мы, что тут ни говори, призваны в ряды.

– А товарищ командир решил, что мы тут сразу побледнеем, – насмешливо проговорил Котов, – заплачем, галифе перепачкаем, и придется ему новых пилотов искать!

– Щас получишь, – улыбнулся Быков.

– А давайте, проголосуем! – предложил Гарам, бывший отсекром, то бишь ответственным секретарем – так тогда звали комсоргов[10]. – Кто за?

Все дружно вскинули руки.

– Кто против? Воздержался? Единогласно!

– Спасибо, ребята, – серьезно сказал Григорий.

– Не за что! – зашумели ребята.

И потянулись дни ожидания – Судоплатов искал выходы на подполье в «Заксенхаузене», а заодно и к аэродрому Ферботенвальд.

Впустую время не пропадало, каждый день Быков гонял эскадрилью, да и сам умножал часы налета на «По-7».

Реально, классная машина!

И отказываться от такой в угоду Яковлеву или даже Лавочкину было бы преступлением, настоящим вредительством, мелкой корыстью.

Сколько новых побед можно одержать, пилотируя «По-7»!

А сколько жизней летчиков спасти?

Да что говорить…

И все же ожидание выматывало.

Кончился март, повел счет апрель.

Комиссар позвонил, но радость и облегчение, всколыхнувшиеся в Быкове, тут же сменились разочарованием – Судоплатов сообщил лишь, что удалось выйти на блокфюрера из Заксенхаузена, некоего Йоргена Шульца, сочувствующего коммунистам и готового помочь им – за кругленькую сумму.

Четвертое апреля. Пятое. Шестое. Седьмое.

Оставалась ровно неделя.

Григорий вовсе извелся, когда на восьмой день его вызвали в штаб. Звонил Судоплатов.

– Все, товарищ полковник! – сказал комиссар с усталым довольством. – С Шульцем мы обо всем договорились, за две тысячи рейхсмарок он сам выведет… кого надо. По… «Запретному лесу»[11]все тоже срослось. Все необходимые документы доставит мой человек. Вылет послезавтра, в пять утра. Шульц отработает «получку» ровно в восемь тридцать. Успеваете?

– Вполне.

– Действуйте, полковник. И… удачи!

Апрельская ночь была темна и промозгла.

Техники проверяли машины при свете фонарей, приглушенно матерясь, будто сон отгоняя.

Клацали и лязгали инструменты. Опустошались бочки с бензином – по четыре подвесных бака вешалось под крылья, на сто литров каждый.

Закутанный в плащ-палатку, появился Бабков, мрачный и насупленный.

– Если что, я скажу, что эскадрилья отрабатывает ночные полеты, – пробурчал он.

– Не обижайся, Петрович, – сказал Быков. – Так надо.

– Да понимаю я. «Болтун – находка для шпиона!» Ну, не задерживайтесь…

– Мы только туда и обратно.

Повернувшись, комполка потопал на КП, а Григорий вздохнул и посмотрел на часы.

– Пора.

Всю эскадрилью переодели в кожаные легкие куртки немецкого образца.

Шлемофоны тоже были трофейными – из текстиля.

Такие особенно летом хороши – не взмокнешь.