Все к лучшему - Джонатан Троппер

— Это временная анестезия, — продолжает доктор Сандерсон. — Как только она подействует, Камилла сделает местную, и начнем процедуру. — Он смотрит на меня. — Как вы себя чувствуете?

— Я все-таки привык, чтобы меня сначала целовали, — вяло шучу я.

Судя по натянутой улыбке Камиллы, ей частенько приходится выслушивать подобные остроты.

Я ложусь навзничь, расставив колени, и тут до меня доходит, что мне вставят цистоскоп в самую крошечную дырочку. У меня сводит живот от страха, и я невольно начинаю дрожать.

— Не бойтесь, — равнодушно успокаивает меня Камилла, — вы почти ничего не почувствуете.

Легко ей говорить. Не ей ведь воткнут в гениталии металлический шприц зловещего вида, с небольшую бейсбольную биту длиной.

Наконец ко мне подходит доктор Сандерсон; я откидываю голову на стол и крепко зажмуриваюсь.

— Мне нужно, чтобы вы расслабились, — просит доктор. Что ж, если так, придется его разочаровать. — Постарайтесь не напрягать мышцы. Представьте, будто вы писаете, — советует он. Я делаю несколько глубоких вдохов и вдруг чувствую болезненный укол. — Отлично, — комментирует доктор, — мы уже внутри.

Я не открываю глаза. Мне совершенно не хочется видеть то, что происходит внизу. Достаточно и того, что я слышу, как он орудует цистоскопом и включает монитор.

— Я сейчас описаюсь, — сообщаю я через несколько минут.

— Я наполняю ваш мочевой пузырь водой, — поясняет Сандерсон. — Чтобы его стенки увеличились, и можно было все разглядеть.

— Не уверен, что утерплю, — признаюсь я.

— Постарайтесь, — настаивает доктор. — Это ненадолго.

Спустя несколько минут Сандерсон, похлопав меня по ноге, сообщает, что можно открыть глаза. Пока я лежал зажмурившись, Камилла ушла, и мы с доктором остались в кабинете вдвоем. Я замечаю лужицу, растекающуюся подо мной на столе.

— Не волнуйтесь, это просто вода, — успокаивает доктор.

Вот так за короткое время я знакомлюсь со всеми унизительными подробностями из жизни хроников: лежишь голый, пока кто-то шурует у тебя в самых укромных местах, да еще из тебя на всеобщее обозрение периодически льется всякая гадость, и ты ничего не можешь с этим поделать. А рядом постоянно маячит доктор, неторопливо делает свою работу и до последнего не признается, что же ему удалось обнаружить.

— Что вы там видите? — спрашиваю я.

Доктор Сандерсон хмурится.

— Трудно сказать, — отвечает он. — Определенно есть какое-то новообразование у самой стенки мочевого пузыря. Едва ли это опухоль, но все-таки… Сделаем биопсию и выясним наверняка.

И хотя я старательно готовил себя к тому, что, быть может, дело плохо, но тут вдруг осознаю: в действительности я не допускал и мысли об этом.

Услышав слова «новообразование» и «биопсия», я чувствую, как у меня мороз пробегает по коже. Единственная радость — я уже не описаюсь.

Я откашливаюсь.

— Про «выяснить наверняка» вы говорили в том смысле, что «времена сейчас такие, того и гляди, в суд на тебя подадут, поэтому лучше прикрыть задницу», или что-то вроде «похоже, это злокачественная опухоль, так что начнем с биопсии, потом поставим диагноз и назначим лечение»?

Доктор поворачивается от монитора ко мне.

— Зак, я понимаю, что вы волнуетесь. Шансы на то, чтобы человек вашего возраста и с вашим анамнезом вдруг заболел раком мочевого пузыря, очень невелики. Но я вижу на стенке вашего мочевого пузыря то, чего там быть не должно. Разумеется, меня это беспокоит, и я должен выяснить, что же это такое. Мне очень жаль, что сейчас я не могу ответить вам точнее. Я понимаю, это нелегко, но вам придется подождать результатов анализов. Будем надеяться на лучшее.

— Я все понимаю, — отвечаю я. — Но между нами: что вам подсказывает чутье?

— Чутье?

— Вы же каждый день сталкиваетесь с подобным. Должно же у вас быть предчувствие.

Сандерсон глубоко вздыхает.

— Чутье мне подсказывает, что я не должен был обнаружить такое у человека вашего возраста, и мне станет гораздо спокойнее, когда я выясню, что же это.

— Спасибо, — хмыкаю я. — Но легче мне от этого не стало.

— Даже если окажется, что это опухоль или предраковое состояние, вам объяснят, что в большинстве случаев такое поддается лечению.

— Прекрасно.

Для человека, который занимается этим всю свою жизнь, он на удивление бестолков. Я не хочу слышать, что нечто «излечимо», поскольку это значит, там есть что лечить, и даже если опухоль можно вылечить либо удалить, или как еще говорят в случае с раком, это не изменит того факта, что организм меня подвел, допустив подобное, и я уже никогда не буду чувствовать себя спокойно в собственной коже. И что в этом хорошего? Я, как Крейг Ходжес с его дурацкими фиолетовыми свушами, закрываю глаза на очевидное, не желая прислушаться к доводам рассудка: мне лишь хочется знать, что проблемы не существует.

Доктор делает биопсию прямо цистоскопом: отрезает микроскопический кусочек моей ткани.

Я снова чувствую болезненный укол, на этот раз в животе, затем небольшой спазм, и все проходит. Я со страхом жду, когда Сандерсон примется медленно и мучительно вытаскивать из меня цистоскоп, но анестезия еще не отошла, и я ничего не чувствую. После процедуры я мочусь битых пять минут, и струя так странно брызжет из моего онемевшего члена. Крови гораздо больше, но доктор сказал, что так будет еще день-другой после биопсии. Я вытираюсь полотенцем и одеваюсь. Внимательно оглядываю гениталии, но все выглядит как всегда. Сандерсон предупреждает, что несколько дней, помимо крови, при мочеиспускании еще может быть ощущение легкого жжения. Если потом это не прекратится, я должен позвонить ему. К пятнице результаты биопсии будут готовы, и я должен постараться не беспокоиться.

— С точки зрения статистики, — повторяет он, — шансы того, чтобы человек в вашем возрасте заболел раком мочевого пузыря, крайне малы.

«Может, и так, — размышляю я, спускаясь в лифте. — Но распространяется ли эта статистика на того, у кого в мочевом пузыре уже нашли какое-то новообразование и отправили на биопсию?» Сдается мне, тут в дело вступает совсем другая статистика, и пусть я о ней и слышать не хочу, но абсолютно уверен, что ее данные не столь радужны.

Стоит мне включить мобильный, как он тут же принимается пищать и на экране мигает значок эсэмэски. У меня три срочных сообщения от клиентов, которым нужно было перезвонить с утра, как только оторву голову от подушки. У менеджеров все дела обязательно срочные. Последнее сообщение от Хоуп, которая спрашивает, где я. Скоро шесть часов, и я решаю сделать сюрприз и зайти к ней в офис. Сворачиваю на Пятую авеню и мимо Пятидесятых шагаю к Рокфеллеровскому центру. Кругом толпы народа, возвращающегося с работы; прохожие угрюмо таращатся перед собой, болтают по мобильным или разглядывают сомнительного качества электронику в витринах иммигрантских магазинов.