Записки миллионера - Виктор Ермаков

Промышленность в те годы особо не радовала покупателей разнообразием фасонов, расцветок, моделей, поэтому мужики почти все как один переминались с ноги на ногу, в ожидании автобуса утаптывая снег валенками, а кто-то и унтами. «Ноги в тепле – как в печке, не то что мои», – постукивая одну ногу о другую, завидую я. В отличие от меня, в импортной, доставшейся мне по большому блату и такой же цене, но совершенно не гревшей меня куртки, ребята были одеты гораздо скромнее. Но теплее. На всех поголовно были или зимние пальто или полушубки из овчины. Полушубки двух цветов. Либо белые, вернее когда-то бывшие белыми, а теперь с серым налётом, либо цвета дубовой морилки. Пальто… Описать цвет и модель пальто просто и одновременно сложно. Если в двух словах, то можно сказать так: на них были пальто тёмного цвета. Не нужно даже пытаться понять, что значит «тёмного цвета». Просто тёмного – и всё. Модель? Тут всё просто: прямого покроя, длиной чуть ниже колен. Разница только в воротниках. Либо чёрный каракуль, либо коричневая норка. На головах – кроличьи и, реже, ондатровые шапки. В руках – сетки-авоськи, в которых лежал прямо в газету завёрнутый кусок сала или колбасы с хлебом, называемый «тормозком». Газета от такого соседства становилась промасленной, оставляя на продуктах трафарет шрифта из свинцовой краски. Позже я не раз видел, как шахтёр аккуратно отделает газету от кружка варёной колбасы, на которой можно было прочитать целые строки. Чаще всего о том, как мы хорошо живём, а скоро будем жить ещё лучше. Воды в пластиковых бутылках тогда не было, поэтому при спуске в шахту все получали фляжки с водой или чаем. Прилавки в магазинах были пусты. Дело шло к перестройке.

Автобус за рабочими приезжал без опоздания, потому что точно в определённое время начинался наряд, на который не могло быть опозданий. Я посмотрел на часы, до автобуса оставались считанные минуты.

– Ты смотри, мне кажется, он перепутал февраль с апрелем… Отморозит, наверное, всё себе по самое не могу, – услышал я уже знакомый голос, а затем и взрыв смеха. Позже я не раз убеждался, что, несмотря на суровый вид, присущий тяжёлой и опасной профессии, шахтёры умеют шутить и любят юмор. Без этого их жизнь и работа были бы ещё тяжелее. Завидев спасительный автобус, я от счастья и холода крепче сжал кулаки и зубы, но, не подавая вида, не спеша пошёл к автобусу. В автобус все заходили чинно и спокойно, не толкаясь и не торопясь, соблюдая некую очередь. И вот подхожу я.

– Так, товарищи, расступитесь, – и чуть тише: – важная птица идёт, – услышал я уже в третий раз знакомый голос. Юмористом оказался мужичок лет 45, невысокого роста, в шапке-ушанке и с неизменной авоськой в руке. Мужики остановились, слегка даже расступились, ожидая продолжения спектакля. Не знаю, что ожидал услышать от меня юморист. Может, думал, что его слова смутят меня и я начну что-то мямлить. Не знаю.

– Спасибо, – спокойно отвечаю я. – Я не автобус жду. За мной сейчас «Волга» придёт, водитель, как всегда, опаздывает, – говорю, а сам смотрю на часы. Юморист в полнейшем замешательстве молчит, не зная, как реагировать на мои слова и что ответить. Я ещё раз гляжу на часы, потом перевожу взгляд на него. – Наряд через 40 минут, не хочу опаздывать, поеду на автобусе, ты не против?

Дружный хохот взрывает морозный воздух, кто-то похлопывает меня по плечу, кто-то – по спине, подталкивая в салон автобуса. Все пятнадцать минут, пока мы едем к комбинату шахты, моего юмориста не оставляют в покое, цитируя на все лады и голоса наш с ним диалог. И вот остановка. Все гурьбой вываливаются из автобуса и идут по двум направлениям. Одни – в небольшое здание с вывеской «Буфет», другие – в комбинат, где, собственно, и начинается рабочая смена шахтёров. Там дают наряд, затем ты переодеваешься, получаешь, а потом сдаёшь жетон – тем самым отмечаешься, что ты спустился в шахту. До наряда оставалось еще минут пятнадцать, и я решил зайти в буфет, посмотреть, чего там дают.

Зашёл в буфет, стою в сторонке, смотрю. На обслуживание одного человека уходили считанные секунды. Да-да. Не минуты, а секунды.

Я был заинтригован скоростью и чёткостью обслуживания. Присмотрелся. Слушаю диалог.

– Вам? – спрашивает буфетчица.

– Двести, – слышу чёткий ответ.

Пару секунд и новая команда:

– Следующий. Вам?

– Двести пятьдесят.

Пара секунд и:

– Следующий…

Оказывается, никакого меню не было и в помине. И вообще, ничего не было. Была колбаса. Только колбаса, и только одного сорта – «Докторская». Подходил шахтёр, и всё, что ему нужно было сделать, – это произнести вес. Буфетчица намётанным глазом, одним движением, отрезала колбасу, бросала её на весы, потом – на нарезанный заранее хлеб, ловким движением заворачивала в бумагу. Тормозок готов. Всё. Следующий. Постояв немного, я пошел в комбинат.

Перед тем, как устроиться на шахту, человек проходит обучение, потом сдаёт экзамен, проходит стажировку – и только тогда получает доступ к работе. Всё это проделал и я. За время обучения я много слышал разных баек о сложившихся стереотипах, нравах, о работе шахтёров. Одно дело – рассказы, другое – когда ты сам уже шахтёр.

Итак, мой первый наряд. Обычный кабинет, примерно 30 квадратных метров. Рядами стулья, человек на 20-25. Стол. Сейф. Всё. Наряд начинается строго по часам, поэтому к указанному времени все шахтёры на местах. Начальник участка даёт наряд.

Вроде ничего необычного. Кроме одного. Я и сам далеко не ханжа, могу загнуть крепким словцом, но чтобы так грамотно и гармонично вставляли маты в монолог, я не встречал ни до ни после. Почему монолог? Потому что начался наряд с разбора полёта вчерашней смены. Кроме выговоров и претензий – ничего. И исходили они от одного человека. Начальника участка. Оппонентов не было. Иногда чей-то робкий голос пытался возразить, но тут же замолкал. Виноваты были все сразу и каждый конкретно по отдельности. Шли последние дни месяца, а плана не было.

В те годы не было мобильных телефонов, поэтому не было и возможности заснять такой, так сказать, наряд. Как же я был удивлён, увидев спустя много лет заснятый кем-то и выложенный в YouTube наряд. Ни дать ни взять – мой первый рабочий день. Трудно подсчитать, чего в нём было больше – матов или обычных слов. Хотя, как говорил классик: «Я не ругаюсь матом, я им разговариваю». Вот мой начальник им и разговаривал. Да так увлечённо и убедительно, что работяги, ни разу не переспросив, чётко понимали, куда им идти, что брать и куда нести. И что им будет, если они опоздают с доставкой и из-за этого бригада не выполнит дневной план.

– Всем всё ясно? – начальник обвёл взглядом присутствующих.

– Всё, вперёд и с песней, и чтобы… – тут он опять пересказал сказанное пять минут назад, только в укороченном виде. При этом, чтобы не отнимать своё и наше время, обошёлся почти одними матами. Все выдохнули с облегчением и пошли получать аккумуляторы со светильниками и переодеваться. Хоть я почти ничего не понял из инструктажа, уточнять у начальника не было ни малейшего желания. Поэтому я обратился к сидевшему рядом со мной шахтёру: