Зачем России Марин Ле Пен - Владимир Большаков

К концу XX века противостояние левых и правых во Франции приняло как бы новое измерение. Были тому причину и внешние, и внутренние. Главная внешняя – это распад Советского Союза и «социалистического содружества» в виде СЭВ и Варшавского Договора, крах коммунизма, как идеологии, и «реального социализма», как практики. Во многих странах, а не только во Франции, отключение от «источника питания» т. н. «братской помощи» СССР и других стран соцлагеря, привело к прогрессивному хирению компартий и потере их прежнего влияния. Внутренние процессы сложнее. Французское общество в последние несколько десятилетий переживало быстрые и глубокие трансформации. С середины 1960-х годов (социологи выделяют «поворот 1965 г.») «выдержка, умеренность и предусмотрительность, – как сказал Жан-Даниель Рейно – или, другими словами, откладывание потребления на будущее» уступили место «индивидуалистическим ценностям и гедонизму». Во Франции, разбогатевшей за «Славное Тридцатилетие» (1970–2000 гг.), ослабление пресса материальной нужды повлекло за собой ослабление социального контроля. Наметился, по выражению Мишеля Крозье, «кризис традиционной системы регулирования», приспособленной к «цивилизации относительной экономической бедности и социальной нестабильности». Кризис выразился в новом коллективном поведении, в особенности, по отношению к властям, в появлении невиданной ранее солидарности с «обездоленными» (стала нормой публичная защита иммигрантов, не имеющих легального статуса и документов на проживание в стране, поддержка скваттеров, выселенных из нелегально захваченных ими зданий, а также выступлений исламской и негритянской молодежи против «произвола полиции»). Общество радикально пересмотрело свое отношение и к привычным нормам цивилизованного протеста, и к прежде принятым табу, а, значит, и к ценностям, на которых стояла прежняя Франция, в которой не было столь значительного числа иммигрантов.

«Теперь – и с этим согласны все социологи – общие ценности, объединявшие и цементировавшие национальное сообщество, оказались дважды поставлены под сомнение», – пишет Жан-Франсуа Сиринелли, профессор Института политических исследований (Париж) и директор Центра истории Европы XX в. С одной стороны, эти размываемые ценности в значительной своей части составляют основы республиканской культуры. Речь здесь идет не о том, чтобы констатировать пагубность или благотворность подобной эрозии, а о том, чтобы понять, как глубоко она поразила всю систему. Тем более что, с другой стороны, в те же 1960-е годы общество столкнулось и с другим сдвигом: стремление к сглаживанию различий, обеспечивавшее республиканское единство, частично стало уступать место осознанию неизбежности этнических, культурных и прочих различий и требованиям реализации прав на этой основе.

Перед лицом такой двойной эволюции левые оказались в более трудном положении, чем правые. Дело в том, что присущая левым роль критика установленного порядка заставляла, хотя бы частично, поддерживать протест против него, порождаемый происходящими изменениями. Т. е. левым приходилось поддерживать эволюцию, подрывавшую республиканскую политическую культуру, носителем и хранителем которой они, или, по крайней мере, их часть, были задолго до того, как эта культура стала общим достоянием правых и левых. К сказанному следует еще добавить, что уже совсем недавно, в 1980-е годы, левые или, точнее, их социалистическое крыло осуществили своего рода постепенный «Бад Годесберг», (В 1959 г. западногерманские социал-демократы на съезде в Бад-Годесберге официально отказались от марксистской идеологии. – В. Б.) После этого перед ними встала задача овладения ценностями рыночной экономики, логикой функционирования денег и законами прибыли. Задача осложняется тем, что одновременно социалистам необходимо уже без марксизма осмысливать способы перераспределения средств, вопросы социальной мобильности и социальной поддержки» (цит. по: Французский ежегодник 2003. М., 2003). Пример одного из лидеров социалистической партии Франции Доминика Стросс-Кана это подтверждает. Он известен не только своими сексуальными скандалами, но и глубоким знанием экономических и финансовых механизмов современной Франции и капиталистической и мировой экономики. Он был профессором Парижского института политических исследований и Высшей школы коммерческих исследований. В кабинетах Эдит Крессон и Пьера Береговуа он занимал ключевой пост министра промышленности, а в кабинете Лионеля Жоспена – министра финансов и индустрии (1997–1999). С 28 сентября 2007 года по 18 мая 2011 года он работал директором-распорядителем Международного валютного фонда. (Стросс-Кан лишился этой должности и перспектив выдвинуть свою кандидатуру от соцпартии на выборах 2012 г. после грязного скандала и ареста по обвинению в изнасиловании горничной в одном из отелей Нью-Йорка). Левые иной раз куда лучше управляют капиталистической экономикой, чем их правые коллеги. И здесь мы видим «эффект ледника».

Поздно вечером 21 апреля 2002 г. из Франции пришла весть, которая и в Старом, и в Новом Свете многих повергла в шок. Кандидат от «Национального фронта» Жан-Мари Ле Пен в ходе первого тура президентских выборов во Франции набрал 17,2 % голосов избирателей. Таким образом, он вывел из дальнейшей гонки кандидата социалистов, самого премьер-министра Жоспэна, и поэтому продолжил борьбу за высший в Республике пост во втором туре. Ему предстояло «лицом к лицу» встретиться с действующим президентом страны Жаком Шираком, получившим в тот день поддержку 19,8 % всех голосовавших французов, всего на два с небольшим процента больше, чем Ле Пен. Как могло такое случиться в традиционно левой Франции, на родине Великой Французской Революции, провозгласившей всеобщее равенство, свободу и братство, как основополагающие принципы своего государственного устройства?! «Национальный фронт» не отвергал эти принципы, но принимал их с одной лишь оговоркой – они применимы только по отношению к гражданам Франции, но не к тем, кто живет на ее территории на птичьих правах. В первую очередь под этим подразумевались нелегальные иммигранты…

Неожиданный для многих успех Ле Пена, известного своим решительно наплевательским отношением к принятой в политическом классе Франции политкорректности, вызвал два вопроса: откуда он такой взялся и почему до этого (т. е. до выхода во второй тур, куда должен был по заранее заготовленным прогнозам плавно пройти после первого лидер социалистов Лионель Жоспен) допустили? На первый вопрос ответить легче, чем на второй.

Эмблема «Национального фронта»

Ошеломляющий успех лидера «Национального фронта» в 2002 году не случаен. От его речей и демаршей ведущие политики привыкли отмахиваться, не особо заморачиваясь по поводу его популярности в народе. А она между тем с каждым годом росла. За тридцать лет своего политического существования лепеновцы проделали непростой путь от мало известной и никем всерьез не воспринимаемой организации до влиятельнейшей политической партии, с которой приходится считаться и французскому истеблишменту, и мировым лидерам.

Твердый лепеновец

Политическая карьера Ле Пена не отмечена метаниями и колебаниями. Он всегда был и до последнего своего дня на посту председателя «Национального фронта» оставался убежденным правым националистом. После событий в Алжире Ле Пен не сразу нашел себя в жизни и в политике. Он ощущал себя солдатом, вернувшимся домой из бесславного плена в разоренную войной страну. В 1955 году Ле Пен сошелся с людьми из партии Пьера Пужада (Pierre Poujade) «Союз защиты торговцев и ремесленников» (Union de Defense des Commercants et Artisans, UDCA). Годом позже он баллотировался на парламентских выборах в округе Сена как кандидат от созданного Пужадом в 1956 году блока «Союз и французское братство» (Union et fraternite francaise). Этот союз получил 11,6 % голосов и 52 места в последнем парламенте Четвертой республики. Ле Пен стал самым молодым депутатом Национальной ассамблеи (нижней палаты).