ДНК - Ирса Сигурдардоттир

– А этот человек здесь, – Фрейя указала на черную фигуру, слишком большую по сравнению с домом, – видишь, как он стоит здесь и будто уставился на дом? Руки подняты так, будто он собирается накинуться. Черный цвет указывает на то, что он в ее сознании плохой, страшный. Вполне возможно, что она рисовала то, что видела. Возможно, убийца следил за их семьей, приходил проверить обстановку или что там делают убийцы. Она вполне могла почувствовать, что что-то не так, хотя и не говорила об этом родителям. Иногда внутреннее переживание ребенка выражается в его рисунках. Не всегда, но часто. Если она действительно видела человека, околачивающегося у их дома, то, возможно, сможет описать его поподробнее.

Хюльдар оторвал взгляд от рисунка.

– Интересное кино! – Он нахмурился. – Я должен допросить ее сегодня же. Даю тебе один час на организацию опроса. – Взял из рук Фрейи другой рисунок. – Один час, начиная с этой минуты.

Было ясно, что Фрейе не придется искать резинки для волос.

Впрочем, как и встречаться с подругами в городе.

Приемник томился на своем обычном месте, на столе, настроенный на номерную исландскую станцию. В динамике время от времени пощелкивало и потрескивало, но трансляция запаздывала. Карл уже с трудом сидел на своем месте, представляя взгляды, которыми обменивались приятели за его спиной.

– Ничего не понимаю! – Он без конца, уже в течение часа, твердил эту фразу, и неважно, сколько раз мысленно приказывал себе заткнуться, – она снова и снова слетала с его губ. Словно слова были кукурузными зернами, а его рот – машиной для попкорна.

– Может, начнется в семь часов? Сейчас без десяти. – Халли зевнул у Карла за спиной. – А может, и нет.

Тяжело вздохнув, Карл скривился в страдальческой гримасе. Все шло не так, как он задумал. Ну почему у него всегда так? Какова вероятность того, что вся вселенская непруха будет всегда валиться на одного и того же человека? Уж точно, ничтожная! Он наверняка исчерпал свой запас невезения на несколько десятилетий вперед, и теперь в его жизни должно было быть одно сплошное счастье! И хотя Карл не помнил ни одного своего начинания, завершившегося согласно плану, он каждый раз попадался в одну и ту же ловушку, полагая, что уж теперь-то все пойдет как по маслу. И поэтому никогда не думал о запасном плане.

Если б только у него хватило ума заранее притащить сверху телевизор, чтобы они могли смотреть фильм или играть в видеоигры в случае задержки трансляции! Идиот… Но как только он подумал об их телевизоре в гостиной, понял, что никогда не стал бы переть это старье к себе в подвал. Конечно, это был не кинескопный телик, но с совершенно крошечным экраном, размером с монитор ноутбука, зато по толщине экран вполне мог прокатить за половину кинескопа. А что с него взять, если это дешевка из дешевок? Его мать всегда покупала только самое дешевое. Дорогими вещами в доме были только его радиоприборы, на которые он сам копил деньги.

Не лучше было бы и перетаскивать приемники из его подвала наверх – не мог же он позволить дружкам околачиваться там, среди всей этой безвкусицы! Мебель была такой убогой, что, даже простояв века, не стала бы модней и дороже, как часто случается со старой рухлядью, превращавшейся в антик. Поэтому он и утащил Халли и Бёркура вниз прямо из прихожей, позволив им лишь по-быстренькому снять верхнюю одежду и обувь. Висевший там на стене Че Гевара удивленно таращился в пустоту поверх их голов. Он был остатком неопределенной материной приверженности к левому движению, выражавшейся в основном в пренебрежительном фырканье при любом упоминании Америки. Карл был несказанно рад, что из-за возни приятелей выцветший репринт не грохнулся на пол, а ведь мог бы, потому что бедная рассохшаяся рама разъезжалась по всем углам. Карлу было наплевать на портрет, но очень не хотелось, чтобы пацаны обратили на него внимание.

Непостижимо, почему он до сих пор не поснимал со стен всю эту дребедень? Лень, лень, лень-матушка! Если ему что-то не нравилось в доме, он должен был сам это исправлять. Вообще-то Карл приглашал оценщика, но тот, походив кругами по дому с блокнотом в руках, выдал, что ничего оценить невозможно, кроме радиоприборов, к которым он почему-то проявил до неприятного большой интерес. Тем более что красотой они точно не отличались.

А деньги ему сейчас совсем не помешали бы. Его мать использовала каждую крону на погашение ипотеки, до самой своей смерти, так что Карл должен был довольствоваться тем, что стояло в доме, пока ему не удастся накопить на что-то другое. Он сам жил на студенческом займе и с весны окажется в глубокой заднице, если провалит сессию. Вероятность этого представлялась ему уже настолько реальной, что он все чаще стал подумывать о продаже дома и покупке квартиры поменьше, которую смог бы обставить по своему вкусу, а на остаток слегка оживил бы свое однообразное житье-бытье.

Но Карл никак не мог заставить себя взяться за это. Каждый раз, когда он думал о переезде, в голове всплывало, через какие огни и воды ему пришлось пройти, чтобы получить разрешение на торчащую снаружи дома гигантскую антенну. А получить разрешение на установку такой бандуры на крыше многоквартирки будет намного труднее. Кроме того, половина дома принадлежала брату Артнару, так что было неясно, хватит ли Карлу его доли на небольшую квартирку. А здесь он жил бесплатно – по крайней мере, пока. Трудно сказать, до какого времени брата будет удовлетворять такой порядок. Карл не сомневался, что только из-за своей занятости, а не любви к брату, Артнар еще не занялся вплотную наследством. Они вообще никогда не были близки, а после того, как тот переехал жить в Штаты, их связь почти совсем сошла на нет.

Хотя и до его отъезда особой связи между ними не было; вся она заключалась лишь в чуть заметных кивках друг другу за завтраком да редких вопросах «ты не видел?..», когда что-то вдруг терялось. В рождественские праздники и дни рождения они благодарили друг друга за подарки, которые от их имени покупала им мать, – вот и вся связь. Карл, в юном еще возрасте, пытался пробиться через окружавшую старшего брата раковину, но сдался – это оказалось ему не под силу.

А может, Артнар просто возьмет и забудет о Карле, квартире и остальном скромном наследстве их матери? Хотя после того, как Артнар повзрослел, между ними и сохранялось какое-то подобие отношений… Возможно, сейчас, после смерти матери, он совсем пропадет и больше никогда не даст о себе знать? У него, похоже, было достаточно забот о себе, своей молодой жене и работе. Кажется, ему не терпелось пустить корни там, на другой стороне планеты. Их телефонные разговоры случались все реже, и хотя они участились в период, когда мать была при смерти, сейчас опять почти прекратились. Артнар извинялся, грешил на разницу во времени, что напоминало Карлу о разнице в их возрасте, которой мать всегда оправдывала отсутствие близости между братьями. Разница во времени, разница в возрасте… Между ними всегда будет какая-то разница…

Карл сидел, вперившись взглядом в свой коротковолновый «Коллинз», будто пытаясь силой мысли выдавить из него звук, но из приемника перестали доноситься даже эфирные потрескивания. Ему хотелось заорать; он чувствовал, как внутри него от злости разливается нестерпимый жар. Попытался дышать медленно и как можно спокойнее, и это помогло ему успокоиться. В данный момент Карл был не в силах как-то изменить ситуацию, поэтому не имело смысла злиться. Тем не менее он чувствовал обиду и разочарование. Вместо того чтобы послушать странную исландскую станцию, его приятели сейчас умирали от скуки.