1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Что касается Шилова, то теперь за него взялся сам Щаденко. Шилов упорно настаивал на том, что об уме Гитлера он ничего не говорил121 (по тем времена это был состав преступления). Тогда Щаденко стал упрекать Шилова в том, что он недостаточно радуется успехам страны.

«Щаденко: Вы вообще к нашим победам с энтузиазмом не относитесь. Вы и в социализме сомневаетесь.

Шилов: Как же я сомневаюсь, когда уже никто не сомневается? Такого сомнения я никогда не выражал.

Щаденко: А радости?

Шилов: Да разве мне не стало лучше жить?

Щаденко: Вы, прочтя газету, не идете сейчас же делиться с товарищами радостью нашим победам»122.

По стенограмме опроса чувствуется, что в духовном развитии старший лейтенант Шилов на голову выше корпусного комиссара Щаденко. Видно, почувствовал это и сам Щаденко. И к чести его, в данном случае он сумел занять объективную позицию и 4 июня доложил Гамарнику: «По отзывам Шилов – растущий командир – во время опроса произвел на меня впечатление человека искреннего, думаю, что для ареста Шилова нет оснований»123. В июле 1936 г. Гамарник поручает начальнику ОРПО ПУ РККА корпусному комиссару Б.У. Троянкеру: «Поговорите с т. Гаем». И, казалось бы, закрыто дело, спасен старший лейтенант Шилов.

Но не тут-то было. На смену арестованному и вскоре расстрелянному Гаю на пост начальника Особого отдела ГУГБ назначается И.М. Леплевский. 25 апреля 1937 г. он обращается к Гамарнику за санкцией на увольнение и арест Шилова, которому опять инкриминируется и то, что он говорил: «Гитлер – не дурак». Гамарник немедленно откликается: «Лично т. Неронову. Срочно донести, что Вам известно по этому вопросу. 26/IV.37 г.». Проходит некоторое время. Наступает роковой июнь 1937-го. На смену застрелившемуся Гамарнику назначается из Ленинграда армейский комиссар 2-го ранга П.А. Смирнов, и тому уже не до расследований. Появляется новая резолюция: «Неронову и Пивоварову[16]. Надо немедля разобраться на парторганизации и представить к увольнению. 23/VI.37»124.

В ночь с 20 на 21 мая 1936 г. слушатель Военно-инженерной академии им. В.В. Куйбышева воентехник 2-го ранга П.Г. Жеваженко нес службу помощника дежурного по академии. Во время проверки караулов он увидел в караульном помещении книжку по истмату. И надо же было так случиться, что дежурный по академии майор Романюк забыл свое удостоверение в помещении дежурного. Послали за удостоверением. А пока завязался разговор о течениях в партии. И тут 30-летний комсомолец Жеваженко, ссылаясь на предсъездовский бюллетень, который он видел у одного партийца, заявил, что незадолго до своей смерти Ленин характеризовал Троцкого как нестойкого большевика, который, однако, под умелым руководством может принести пользу125. И уже 22 мая в партбюро факультета № 4 поступает «заявление» члена ВКП(б) воентехника 2-го ранга С. Фомина с «сигналом» об этом факте. Да еще сообщается, что когда кто-то сказал, что Бухарин – хороший оратор, то Жеваженко заявил: «Троцкий был еще лучшим оратором»126. И делу сразу же был дан «законный» ход.

Прошло всего три недели и 13 июня 1936 г. сам начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Гай информирует Гамарника, что материалами предварительного следствия точно установлено, что Жеваженко «в последних числах мая с.г. открыто выступил среди военнослужащих с контрреволюционным троцкистским выпадом, направленным к дискредитации вождя партии тов. Сталина… Жеваженко из ВЛКСМ исключен… Считаю необходимым арест Жеваженко, на что прошу Вашей санкции»… Резолюция начальника Политуправления РККА гласила: «Отчислить Жеваженко от академии и уволить из армии. Гамарник. 20/VI.36.». И здесь же помета одного из помощников Гамарника: «20 июня 1936 г. подписан приказ об отчислении Жеваженко из Академии и увольнении его из РККА»127.

Когда же «непозволительные» речи заводили вдруг лица высшего комсостава, то власти действовали более скоропалительно. В военной академии им. Фрунзе руководителем общей тактики и начальником 7-й группы служил в ту пору комбриг с редким для Руси именем и фамилией – Эйольф Георгиевич Матсон-Игнеус – швед по национальности, бывший член Финляндской социал-демократической партии, участник Гражданской войны, награжденный орденом боевого Красного Знамени, член ВКП(б) с 1918 г. И вот он в своей речи перед слушателями 11 мая 1936 г. заявил, что германский фашизм и Гитлер сумели отразить национальные чувства немецкого народа и поэтому легко пришли к власти. Утверждение, вообще-то, аксиоматичное. Но оно противоречило официальной пропаганде того времени. Речь комбрига сразу же была расценена как «контрреволюционная», и уже 28 мая 1936 г. он был арестован128.

С лета 1936 г. бредень политических арестов начинает загребать все новые жертвы. В июле в тюрьму брошены комдив Д.А. Шмидт и майор Б.И. Кузьмичев, в августе – комкоры В.М. Примаков и В.К. Путна, комбриг М.О. Зюк и военинженер 2-го ранга Г.А. Литох, в сентябре – комкор С.А. Туровский и комдив Ю.В. Саблин, в декабре – полковник И.Л. Карпель. В основном это были активные участники Гражданской войны, широко известные в РККА люди. И хотя об их аресте в печати не сообщалось, схваченные НКВД лица как в воду канули, но довольно широкий круг комначсостава знал об этом и не мог не задуматься и о своей судьбе.

Одновременно был нанесен, так сказать, упреждающий удар и по политсоставу РККА. В качестве показательного объекта была избрана размещавшаяся тогда в Ленинграде Военно-политическая академия РККА имени Н.Г. Толмачева. С июля по ноябрь 1936 г. органами НКВД были арестованы работавшие в этой академии четыре батальонных комиссара и три бригадных комиссара. И если смертный час арестованных в 1936 г. командиров наступил лишь в 1937 г., то политработников начали расстреливать уже в 1936 г.

Насколько мне удалось выявить, первыми жертвами политических убийств в РККА в эти годы стали два батальонных комиссара из ВПАТ: преподаватель истории Александр Алексеевич Клинов и инструктор партработы политотдела академии Александр Петрович Яценко. Их осудили к высшей мере наказания 11 октября 1936 г. и в тот же день расстреляли. Следующий заход был 19 декабря 1936 г., когда осудили и расстреляли трех бригадных комиссаров из ВПАТ. Это были: начальник кафедры военного искусства К.И. Бочаров (он же Крум Бочваров, болгарин по национальности), начальник кафедры всеобщей истории М.С. Годес и старший руководитель кафедры ленинизма Л.О. Леонидов. Два батальонных комиссара – К.Т. Климчук и Б.П. Либерман – в тот же день были осуждены по формуле «10 + 5» (т. е. 10 лет ИТЛ + 5 лет поражения в политических правах), но в октябре 1937 г. они были также расстреляны.

Все эти кровавые дела творились в глубочайшей тайне. Мне удалось их установить только в результате выявления и изучения надзорных производств по делам названных политработников. Видно, очень уж опасалась правящая верхушка возможных вспышек свободомыслия в Военно-политической академии, раз начала расстреливать ее преподавателей еще до того, как придумала сочинить очередную лживую версию о наличии троцкистского военно-фашистского заговора в РККА.