Стокгольм delete - Йенс Лапидус

Что там происходит? Массовое побоище? Он должен помочь Исаку и Хамону…

Он изнемогал от страха.

Заглянул в комнату. Два выстрела. Один из горилл застонал – пуля угодила ему в бедро, и он сполз на пол.

– Руки за голову! – истерически орал один из налетчиков. – Быстро!

Другой прижал дуло своего «калаша» к виску Исака.

– Давай пакет.

– Пакет не для вас, – спокойно сказал Исак. – Это во-первых. А во-вторых… только у блядей рождаются такие отморозки.

Наступила плотная, густая тишина. Пробиться – разве что с мачете.

Никола подскочил к парню, угрожавшему Исаку, и прижал свой «глок» к его спине.

Большая и несложная мишень. Второй направил свой автомат на Николу.

И что? Легкое нажатие на спусковой крючок. Больше ничего не надо. Один выстрел. Он же тренировался с Хамоном в лесу.

Это необходимая самооборона. Они уже ранили одного. Они угрожают Исаку. Угрожают всем.

Ничего противозаконного. Необходимая самооборона.

Он должен стрелять – и все же не решается на последнее, смертоносное движение.

Легкое нажатие – и все.

Почему-то ему вспомнился дед: картинка, застрявшая на сетчатке, – дед со свечой в память бабушки.

– Нико, кончай его! – крикнул Хамон.

Никола начал жать на крючок. Медленно-медленно… до чего же странное чувство.

– Стреляй же, мать твою! – Хамон сорвался на истерику.

Никола чуть отступил и повернулся ко второму.

– Одно движение – и я раздроблю череп твоему приятелю. Брось оружие.

Ничего не произошло.

Тупик.

Никола почувствовал, что его сейчас вырвет.

Он прижал пистолет сильнее.

И! Металлический грохот: второй налетчик бросил свой «калаш» на пол.

Никола повернулся к нему, но было уже поздно: оба грабителя метнулись к дверям.

Он начал стрелять.

Бум-бум.

Никола опустил оружие. Не в кого стрелять: оба парня вырвались на улицу.

Он посмотрел вниз: левая штанина потемнела. Он обмочился.

Лестница в доме, где жила Сесилия Эмануэльссон, пахла необычно. Запах пятидесятых, возможно. Или пыль. Деревянные перила. Пол, похоже, гранитный. Люки мусоропровода на этажах заварены наглухо. Когда Тедди сел, мусоропроводы еще работали. Интересно, как жители Стокгольма решают эту проблему? Сам он выносил мусор в контейнер, по неизвестной причине прописанный на постоянное жительство недалеко от его парадной в Альбю.

Сесилия Эмануэльссон. Они с Эмили решили ее навестить. Эмили – чтобы задать необходимые вопросы, Тедди – попробовать выяснить, что именно просил «понять» Беньямин.

Позавчера Эмили его удивила. Оказывается, где-то в глубине ее души живет совсем другое существо, вовсе не сухая и деловая, делающая карьеру женщина.

– Вообще-то мне надо домой, – сказал он в ответ на ее предложение остаться.

Эмили неожиданно подмигнула.

– Да-да… уже поздно… мягко говоря. Тем более завтра суд. Но мне кажется, идея неплоха.

Тедди не знал, что сказать. Переминался с ноги на ногу.

Она улыбалась.

В конце концов он сказал вот что:

– Нет-нет, мне надо домой.

Дом Сесилии на Бреннчюркогатан. Сёдермальм. Эмили позвонила заранее и рассказала, в каком состоянии ее сын, что он выразил желание, чтобы к его делу подключили Найдана «Тедди» Максумича.

Но все равно – Сесилия попросила, чтобы, когда она откроет дверь, на пороге стояла только Эмили. Тедди понимал ее осторожность – кому и понимать, как не ему… Он стоял на один пролет ниже. Сесилия его видела, но на шестиметровом расстоянии.

– Тот пусть тоже зайдет, – сказала она после секундного размышления.

Очень тонкая, держится прямо. Прерывистые, как у робота, движения.

Эмили не стала снимать обувь, и Тедди последовал ее примеру. На улице сухо и чисто.

– Я очень вам сочувствую, – сказала Эмили, пожимая ей руку. – То, что случилось, просто ужасно.

Сесилия выслушала ее с каменным лицом, но через несколько секунд опустила голову и начала тихо, почти неслышно плакать.

– Я ничего… ничего не понимаю, – повторяла она сквозь слезы.

И ни слова больше. «Ничего не понимаю»…

Эмили положила руку на ее предплечье.

– Давайте присядем где-нибудь.

Они прошли в кухню. Здесь царила клиническая чистота – в отличие от квартиры Эмили. Раковина и смеситель сверкают, будто Сесилия полирует их с утра до ночи. Деревянный стол выглядит только что ошкуренным, растения в горшках на подоконнике стоят в военном порядке, расстояние отмерено до сантиметра. Рядом аккуратной стопкой сложены какие-то брошюры. Наверное, инструкции по уходу за цветами – иначе не выглядели бы так образцово. Никаких старых пакетов, тем более хлебных крошек. Ни вилок, ни ножей, ни чашек. Тедди присмотрелся – в заливавшем кухню ярком весеннем свете он не увидел ни единой пылинки. Единственное, что придавало кухне жилой вид, – небольшой черный крест на стене над столом.

Они присели. Через несколько минут Сесилия успокоилась, вытерла глаза таким жестом, будто собиралась их вынуть и просушить салфеткой.

– Что-нибудь попить?

Эмили поблагодарила.

– Да, кофе. Если не сложно.

Тедди было очень не по себе. Он отказался.

– Значит, Беньямин сам попросил вас быть его адвокатом?

– Беньямин сказал всего несколько слов, и я думаю, вряд ли осознает, где он и что происходит. Но вы правы – он пожелал, чтобы я его защищала. Думаю… вернее, догадываюсь – потому что я раньше работала с Тедди.

Сесилия, повернувшись к ним спиной, возилась с кофеваркой. Тедди обратил внимание: тапки на ней из тех, что бесплатно выдают в отелях.

– И я обязана сказать, что прокурор Рёлен дала мне разрешение посетить вас и поговорить о состоянии Беньямина, но ни в коем случае не обсуждать ход следствия.

– И каково его состояние? – безжизненным голосом спросила Сесилия.

Эмили могла только поделиться информацией, полученной от персонала в тюремной больнице. Еще раз подчеркнула, что Беньямин спросил о Тедди. Попросил понять.

– Может быть, вы знаете, что он имел в виду?

– Откуда мне знать?

Кофеварка заворчала и забулькала. Сразу запахло кофе.

– Вы должны знать – мы боролись, – сказала Сесилия, доставая чашки из шкафчика. – И теперь вот это…