Воздушный поцелуй - Андрей Белянин

Единственное, против чего не было возражений, это мой же дорожный саквояж. Мистер Ренар легко проткнул его в шести местах, но стоило мне извлечь свою экспериментальную дубинку, как он гордо поднял шпагу остриём вверх, словно салютуя победителю.

– Туше! Разумеется, я отобью в сторону твою стальную нитку с иглой, но тут есть возможность запросто словить разряд тока через лезвие клинка. Не будем более рисковать, мы ещё пригодимся друг другу.

Пресвятой электрод Аквинский, всё? Я с трудом выдохнул, кажется, буду жить…

На завтрак вниз мы спустились рука об руку, как двое благородных британских джентльменов. Я бы сказал, как элегантный дядюшка и слегка вспотевший племянник. В ресторане нам предложили тот же самый столик, обслуживал тот же самый седовласый гарсон, но…

– Сэр, – шёпотом спросил я, с ужасом глядя на свою тарелку, – они это всерьёз?!

– Есть, чтобы жить, а не наоборот, – с мягкой полуулыбкой напомнил мистер Ренар, принимаясь за свою порцию. – По крайней мере, это вкусно и питательно.

Ага! Всего один мини-круассан, одно перепелиное яйцо всмятку, одна чайная ложечка джема и крохотная, словно из кукольного набора для девочек, чашечка кофе. Лично мне хватило полторы минуты, чтобы, тщательно прожёвывая, спороть весь завтрак, а в желудке по-прежнему было пусто.

В тоске оглядываясь на соседние столы, я убедился, что подавали здесь всем одно и то же, так что, наверное, встретить в Париже не то чтобы толстого, а хотя бы сытого француза уже считалось бы большой удачей. Но в каждой стране свои порядки, и, видимо, ничего с этим не поделаешь, пока мы здесь, нам придётся голодать. Лис сострадательно посмотрел на меня и молча отдал свой круассан. По-моему, я проглотил его, даже забыв сказать «спасибо»…

На улицу мы вышли во всеоружии, он с тростью-шпагой, я с экспериментальной дубинкой. Привычного лондонского дождя не было, светило по-осеннему уютное солнышко, а воздух дышал утренней прохладой. Первым делом мой учитель подошёл к тем самым жандармам:

– Чудесная погода в Париже в это время года, не правда ли, офицеры?

Двое жутко засмущались, но признали, что да, на днях вообще была жуткая жара, до восемнадцати градусов по Цельсию.

– Мы с секретарём сразу отметили, как французские власти заботятся об иностранных гостях. Позвольте вам выразить нашу глубокую благодарность! Вы ведь простояли здесь всю ночь только ради нашей безопасности?

Французы заметно покраснели, но столь же любезно уверили нас, что да, они честно хранили наш покой за стенами отеля «Риц».

– Кстати, в каком отделении служит мой добрый приятель, сержант Санглер? Знаете такого? Уверен, что он всё так же добр, сентиментален и мил, как в годы нашей светлой юности.

На лицах бедных жандармов читалась сложная гамма чувств. Похоже, они не знали, что капитан (!) Санглер из комиссариата близко знаком с моим учителем, но были абсолютно точно уверены, что эпитеты «добрый, сентиментальный и милый» несколько неточно обрисовывают его истинный характер.

Между тем Лис раскланялся и, отойдя на десяток шагов, тихо свистнул.

– Салют, скупердяй-командор! – Малолетний уличный бродяжка с говорящим именем появился рядом, словно вынырнув из-под булыжной мостовой.

– Салют, нахал, – кивнул мистер Лис, доставая монету в два су. – Нам нужна паровая повозка и утренние газеты.

– Вы даже не успеете дать хорошего пинка своему английскому секретарю, месье, – хмыкнул Гаврош, и действительно минуту спустя мы уже катились по парижской брусчатке, усыпанной жёлтыми листьями каштанов и клёнов.

Париж вставал рано, улицы были полны народу.

Лис быстро листал прессу, но, похоже, о деле Крейзи Лизы больше ничего не сообщалось. Старик-извозчик спал на ходу, тыкаясь мягким храпом в свои же колени, чудом не пропуская повороты и не сбивая прохожих. Но, хвала святому электроду Аквинскому, он хотя бы не пел во сне.

До жандармского комиссариата за Нотр-Дам мы добрались без приключений. Следили ли за нами? Не знаю, но в любом случае нас встречали. Не менее десятка вооружённых стражей порядка выбежало из здания, стоило нашей повозке припарковаться поближе.

Лис отпустил Гавроша, расплатился за проезд и первым ступил на тротуар, усыпанный кленовыми листьями. Я шагнул следом. На нас с подозрением и недовольством смотрели десятки глаз. Что-то теперь будет…

– Ренар, рыжая каналья! – В дверях управления показался здоровущий сутулый кабан из «близких к природе». – Наверное, ты совершенно лишился мозгов, если припёрся в мой город после того, что сделал?!

– Санглер, дружище, – мой учитель широко распахнул объятия, – а чего уж такого я сделал? Расскажи нам, ведь здесь все свои!

– Сволочь, – мигом опомнился кабан, прикусив язык.

– Я тоже по тебе скучал!

– Убью…

В общем, как вы, наверное, уже догадались, мы беспрепятственно прошли внутрь, и капитан жандармов принял нас в своём кабинете. Санглер конечно же не был сентиментальным милашкой, скорее он выглядел горячим и скорым на рукоприкладство типом, что, возможно, при его работе минусом не считалось. Заместитель, немолодой мужчина, которого нам даже не представили, принёс кофе, за что был в грубой форме послан заниматься делами.

Мистер Ренар же сразу начал с главного:

– Дружище, ты взял не ту лису. Крейзи Лиза, бесспорно, воровка, мошенница и преступница, но не убийца!

Помрачневший кабан ответил не сразу. Долгую минуту он молчал, то ли собираясь с силами, то ли пытаясь держать себя в руках. Потом открыл ящик внутреннего стола и достал черно-белую фотографию молодого, подтянутого кабанчика в форме. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы отметить их родственные черты.

– Мой племянник Этьен. Мог сделать блестящую карьеру, я помогал ему.

– Это он убит? – догадался я.

Капитан рассеянно кивнул, Лис положил лапу ему на плечо:

– Я всё понимаю, Санглер.

– Чёрта лысого ты понимаешь… вечно лезешь не в своё дело… Она виновна-а!

– Так ты хочешь наказать Лизу или всё-таки истинного убийцу? – бесстрашно глядя в налитые кровью кабаньи глаза, тихо спросил мой учитель. – Дай мне все бумаги по делу, выпиши пропуск в тюрьму, и я обещаю тебе найти того, кто действительно убил твоего племянника.

– Нет!

– За два дня, – невольно добавил я и пылко кивнул.

Ренар и Санглер уставились на меня в равном недоумении, потом, видимо, в неспешном мозгу клыкастого капитана зашевелились шестерёнки, и он расплылся в нехорошей улыбке:

– Два дня ничего не решают, Ренар. Эта дрянь в отдельной тюремной камере под присмотром комиссариата, бежать из-под носа всей полиции Парижа она не сможет. Итак, два дня. Но, если ты считаешь, что я выделю тебе людей…