Самое время для новой жизни - Джонатан Троппер

Какое-то время мы не двигались. Чак застыл над столом, прижимая окровавленные полотенца к лицу. Элисон стояла у двери, так широко распахнув глаза, что, казалось, они вот-вот буквально выскочат из орбит. А я по-турецки сидел на полу с Джеком, пускавшим слюну мне на бедро.

– Первый этап, – резюмировал я, – завершен.

– Как по нотам разыграли, – голос Элисон слегка дрожал.

Чак издал булькающий стон и привалился к столу:

– Он мне нос сломал. Поверить не могу. Сломал мне к черту нос.

Следующий этап, паче чаяния, прошел гладко. Чак привез каталку, мы накрыли Джека одеялом, довезли по белому больничному коридору до лифта. На первом этаже Чак вытащил из какой-то каморки инвалидное кресло, и мы втроем усадили в него Джека. Проходящие мимо медсестры и санитары посматривали на нас с удивлением, но, как и предсказывал Чак, все были слишком заняты и, едва бросив взгляд, шли по своим делам.

По пандусу мы выкатили кресло на улицу, пересекли запруженную в час пик (что было нам на руку: мы легко затерялись) Пятую авеню, подъехали к припаркованной во втором ряду машине, где ждала Линдси. Мы с Чаком подняли бесчувственное тело Джека, водрузили на заднее сиденье. От натуги нос Чака, к тому времени уже заметно распухший, опять начал кровить.

– Чак, нос, – сказал я.

– Проклятье, – Чак стащил с себя медицинскую куртку, скомкал и приложил к лицу.

– Что с ним? – поинтересовалась Линдси с переднего сиденья, глянув через плечо.

– Да так, небольшая авария, – пояснил я. – Чак, может, стоит вернуться и наложить повязку?

– Как тебе сказать, – прогнусавил Чак. – Хочешь, чтобы Джек пришел в себя посреди Пятой авеню?

– Верно. Тогда едем.

– Остановимся только у какого-нибудь магазинчика, возьмем льда.

Мы сели в машину. Чак и я – сзади, подперев с обеих сторон Джека, Элисон – за руль, рядом с ней Линдси. Спустившись по Девяносто шестой, притормозили у магазинчика, взяли льда и выехали на Гарлем-Ривер-драйв. Адреналин улегся в крови, я понял, что насквозь промок от пота, поэтому открыл окно и подставил лицо ударам свежего осеннего ветра. Каждый раз, когда мимо проезжал автомобиль, мне казалось, кто-нибудь заметит неладное, но нас не удостаивали и второго взгляда. К тому времени, как перед нами вырос мост Джорджа Вашингтона, я поверил: побег удался.

– Ну вот, – сказала Линдси весело, когда мы въезжали по мосту в Нью-Джерси. – Пересекли границу. Полагаю, теперь мы преступили и федеральный закон.

– Ты же не думаешь всерьез, что Джек на нас заявит? – спросил я.

– Я бы заявил, – буркнул Чак.

– Ты просто злишься за свой сломанный нос.

– Что ты, вовсе нет, – он поглядел на Джека сквозь полиэтиленовый пакет со льдом, положил ладонь ему на голову и с отвращением оттолкнул от себя. Джек стал падать вперед и уткнулся в спинку сиденья Линдси.

– Если действительно до этого дойдет, я надеюсь, он поймет все-таки, что мы для него стараемся, – сказала Элисон.

– Ну-ну, можешь и дальше себя в этом убеждать, – пробубнил Чак через пакет со льдом.

– Может, музыку послушаем? – вмешалась Линдси и включила магнитолу, прежде чем кто-нибудь успел возразить.

В разговор вступили 10 000 Maniacs с песней “These Are Days”, мы замолчали, откинулись на спинки сидений и принялись размышлять над безумством, которое только что совершили, или, скорее, над тем, действительно ли совершили безумство, над которым стоит поразмыслить. Все ведь зависит от точки зрения: пятеро друзей едут отдохнуть в горы или четыре преступника похитили известнейшую кинозвезду и везут в другой штат. Как бы там ни было, ближайшие дни обещали стать незабываемыми.

Я посмотрел на Линдси – сквозняк из моего окна ерошил ей волосы – и отдался сладостному предчувствию, какого давно не испытывал. Глубокий, медовый голос Натали Мерчант разливался по салону, мы въезжали в оранжево-розовое царство закатных теней Пэлисейдз-парквей. Будь что будет, подумал я, мы на пороге незабвенных дней.

Загородный дом Шоллингов стоял на озере Кресчент в предместье нью-йоркского городка Кармелина. Озеро, имевшее форму полумесяца, было видно почти из каждого окна, потому что дом располагался в его излучине и задним фасадом выходил к воде. Здание, обшитое мореным деревом, представляло собой типичный образец современной сельской архитектуры – смесь колониального особняка и кондоминиума; сплошь скатные крыши, световые люки, окна. К задней стене примыкала площадка на сваях, выходившая к озеру. Глядишь на этот особняк, на лес вокруг и чувствуешь себя на страницах каталога “Джей Кру”. Именно такой дом я хотел бы иметь, если б было с кем его разделить.

Мы проехали по длинной узкой аллее, огибавшей слева обширную территорию перед домом, и остановились поближе к входу. Элисон побежала открывать, включать свет, а мы с Чаком вынесли по-прежнему бесчувственного Джека из машины. Во время поездки Джек пошевельнулся, и Чак сделал ему еще инъекцию – на этот раз мидазолама – прямо в вену, сказав, что теперь Джек проспит до утра. Холл был заставлен нашими чемоданами, Элисон прислала их сюда днем раньше с Люси, родительской экономкой, которую отрядили подготовить спальни и прибрать в доме. Ей также поручили перед отъездом снабдить всем необходимым кухню – настоящий подвиг, учитывая размеры кухни: в ней поместилась бы вся моя квартира.

Мы проследовали за Элисон вверх по лестнице, затем по маленькому коридору до кабинета ее отца. В доме витал немного затхлый, хвойный дух, который всегда напоминал мне о летнем лагере. Сам кабинет был прямоугольной формы, обстановку его составляли красного дерева письменный стол и книжные шкафы, закрывавшие три стены. Глянув на них мельком, я увидел “Оксфордский словарь”, “Британскую энциклопедию”, всех от Мильтона и Шекспира до постмодернистов – Пинчона и Бартельми – в жестких переплетах, целую полку старых выпусков “Нью-Йоркера” и “Комментари”, а между ними – стопки бумаг и папки из манильского картона. Окон в кабинете не было. Четвертую стену хозяин почти полностью отвел под семейные фотографии. На снимках сестры Шоллинг постепенно взрослели, неизменно оставаясь чистенькими и загорелыми, будто фотографировались только летом. У этой стены стоял просторный раскладной диван. Дверь справа от дивана вела в небольшую ванную, тоже без окон. Мы уложили Джека, стянули с него туфли, накрыли одеялом (оно лежало свернутым рядом на полу).

– Вряд ли наш постоялец будет счастлив, когда проснется, – заметил Чак.

Нос его превратился в бесформенную глыбу, а от переносицы ко лбу разливался отвратительный лиловый синяк. Как же он, наверное, мучился.

– Когда проснется, мы о нем позаботимся. Элисон выпроводила нас, достала из верхнего ящика стола старомодный металлический ключ – такой нужно еще приладить к замочной скважине, – закрыла дверь, вставила ключ и дважды резко повернула влево. Я покрутил ручку, приналег плечом. Дверь из прочного дерева – тополя или клена – открывалась внутрь, и я вполне уверился, что Джек не сможет ее выломать.