Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих - Ричард Прам

На этом основании можно заключить, что даже в отсутствие данных, собранных в природных условиях, есть веские аргументы считать, что аргус является превосходным примером действия эволюционного механизма «красоты просто так».

Еще одним интеллектуальным барьером на пути теории адаптивного выбора полового партнера является исключительная сложность брачных демонстраций аргуса. В соответствии с принципом гандикапа информационная ценность каждой демонстрации определяется тем, насколько велики для особи связанные с ней издержки. Эти издержки включают затраты на развитие каждого признака, равно как и возрастающий риск для выживания их обладателя. Однако высокая стоимость «правдивого сигнала» создает еще одну трудность для адаптивного толкования богатого репертуара брачных демонстраций у аргуса. Исходя из этой теории, каждый отдельный аспект брачной демонстрации должен представлять собой независимый канал подачи качественной информации, чтобы избежать дополнительных издержек. Если какой-либо дорогостоящий элемент репертуара не предоставляет независимой информации о качестве самца, то он попросту не должен возникнуть или будет элиминирован естественным отбором как избыточный. Таким образом, принцип гандикапа создает реальные ограничения для эволюции эстетически сложных репертуаров, включающих разные виды демонстраций. Однако же сложные эстетические комплексы существуют, причем не только у аргуса; они широко распространены в природе.

Естественно, существование сложных демонстрационных репертуаров со множеством независимых эстетических аспектов никак не противоречит эволюционному механизму «красоты просто так». На самом деле эта модель даже предсказывает их возникновение. Ничем не скованный арбитрарный выбор полового партнера с большой вероятностью приведет к эволюционному «убеганию» в сложности как репертуаров брачных демонстраций, так и каждого их отдельного элемента[70].

Некоторые сторонники теории честного сигнала высказывали предположение, что сложные демонстрационные репертуары могут функционировать как многофакторная сигнализация. С этой точки зрения, эстетический репертуар аргуса представляет собой нечто вроде швейцарского армейского ножа; каждый аспект демонстрации работает как адаптивно оптимизированное «лезвие» со своей коммуникационной задачей в составе общей миссии честного и эффективного привлечения брачного партнера. Каждая демонстрация передает свой поток качественной информации через особую сенсорную модальность. Эта концепция «многофакторных» демонстраций представляет собой попытку низвести единый сложный эстетический комплекс до более податливого набора рациональных и утилитарных элементов. Однако и она не позволяет избежать проблемы множественных избыточных издержек.

Прежде чем мы двинемся дальше, нам следует задать вопрос: «А возможно ли это вообще?» Сколько всего существует независимых каналов подачи информации о качестве самца, по которым самка может его оценивать? Трудно сказать, потому что до сих пор, насколько мне известно, этим вопросом никто даже не задавался. Но мне все же кажется, что поставить перед собой подобную задачу вполне уместно, и здесь можно предложить несколько направлений для размышления. Если бы вы захотели тщательно оценить состояние здоровья и генетические качества человека, то что бы вы предприняли? Отчасти именно этим и занимаются врачи во время регулярных профилактических осмотров. Насколько полное заключение можно сделать о будущем здоровье человека на основании результатов ежегодного медицинского обследования? Американская академия семейных врачей недавно установила[71], что, помимо обычного наблюдения за весом и кровяным давлением пациентов, никакой явной пользы регулярный профосмотр не приносит. Одним словом, если не считать взвешивания и измерения артериального давления, врачебный осмотр не позволяет получить достаточно информации для эффективного прогноза, который оправдывал бы затраты на эту ежегодную процедуру. Разумеется, во время осмотра врач задает множество специальных вопросов и использует целый ряд инвазивных процедур вроде анализов крови, чего самка аргуса при оценке потенциальных партнеров делать никак не может. У фазанов нет ни манометров, ни стетоскопов, ни приборов для ЭКГ. Однако даже мы, со всем нашим сложным оборудованием, продвинутыми медицинскими знаниями, регулярными тщательными осмотрами и расспросами, не можем получить достаточно информативных сведений о состоянии здоровья человека, которые бы оправдывали эти труды.

Истина в том, что, даже владея современнейшими научными знаниями и методами, очень трудно верно оценить[72] генетическое качество животного и предсказать его здоровье в будущем. Должны ли мы ожидать, что самка аргуса при выборе полового партнера справится с этой задачей лучше, чем человеческие врачи?

Но давайте допустим, что мы можем пойти дальше, чем обычный семейный терапевт. Представим себе, что у нас появилась возможность секвенировать полный геном каждого пациента. Какую информацию мы можем извлечь из этих геномов относительно потенциальных рисков для здоровья их обладателей? Да, конечно, мы можем выявить склонность к развитию некоторых редких заболеваний, которые вызываются мутациями определенных генов, например муковисцидоза или болезни Тея – Сакса. Однако при этом мы узнаем на удивление мало о рисках развития различных комплексных заболеваний, которые чаще всего являются причиной смерти, вроде сердечно-сосудистых заболеваний, инсульта, рака, болезни Альцгеймера, ментальных расстройств или наркотической зависимости. Действительно, с начала XXI века первоначальный всплеск исследований в области генной медицины натолкнулся на препятствие: оказалось, что геномные данные не дают возможности достоверно предсказывать развитие каких-либо комплексных заболеваний. Например, довольно легко выявить десятки генетических мутаций, которые значимо связаны с заболеваниями сердца. Однако, за исключением нескольких редких генетических вариаций, характерных для определенных этнических групп, где эти гены дают совокупный эффект, ими можно объяснить менее 10 процентов всех наследуемых рисков сердечных заболеваний. Получается, что, даже располагая полной информацией о геноме, предсказать генетическое качество и будущее здоровье чрезвычайно сложно. Именно по этой причине Управление по контролю за качеством продуктов и лекарственных препаратов США[73] в 2013 году запретило частным биотехнологическим компаниям, работающим с индивидуальными заказчиками, таким как 23andMe, сообщать клиентам об их предрасположенности к генетическим заболеваниям без специального одобрения. Статистическая поддержка связи между мутациями отдельных генов и определенными заболеваниями на сегодняшний день настолько зыбкая и недостоверная, что предоставление клиентам подобной информации было признано некорректным и вводящим в заблуждение.