Бывшая жена - Дана Алексеева

На этот раз дочери не приходится строить самую жалостливую гримасу в мире. Недолго думая, я соглашаюсь:

– А знаешь, это неплохая идея. Сейчас позвоню дяде Артёму и узнаю, свободен ли он…

Дочь ликует, а я, присев на скамейку в аллее, начинаю искать в телефоне номер любимого. Он отвечает после первого гудка. Разговаривает довольно сухо, словно разбудила его, но на моё предложение погулять в парке с детьми соглашается.

– Они скоро приедут, – уведомляю дочку, которая прижималась ухом к динамику телефона.

– Ура! – радостно хлопает в ладоши Катя и расплывается в улыбке до ушей. – Классно погуляем!

– Не сомневаюсь, – хихикаю на её энтузиазм и с упоением смотрю, как она возится с куклой, которую подарил Артем.

Через некоторое время мы встречаем его в парке. И что странно, он пришёл один, без Гарика.

– У сестры были свои планы на сына сегодня, поэтому Гарик не смог прийти, – объясняет мне и вручает Кате облако сладкой ваты на палочке в качестве утешения. – Гарик передавал тебе большой привет и ещё вот эту сладость, любишь вату?

– Конечно, люблю, – облизывается дочка и уже тянет руки к палочке. – Ничего, мы с Гариком еще успеем нагуляться.

Минутная грусть окончательно стирается с её лица, и она начинает поедать вату и кормить свою куклу.

Поговорить о чём – то личном в присутствии Кати не удаётся, да и сам Артем угрюм и крайне сдержанно и дежурно поддерживает разговор, который я пытаюсь завязать в этот прекрасный солнечный день.

– Мама, подержи, пожалуйста, вату, а я пока пойду на качели покачаюсь, – раздает она указания и вручает Артёму коляску с куклой. – А ты последи за моей доченькой, она спит, так что т-ш-ш-ш…

Маленькая командирша бежит к детской площадке, оставляя нас наедине, но с конкретными обязанностями…

Я отщипываю кусочек ваты и подношу ко рту Артема:

– Будешь?

– Нет, спасибо, – отворачивается он.

– Как хочешь, – пожимаю плечами и проглатываю сахарную вату. – Ты не в духе… Случилось что-то?

– Случилось, – напряженно выдавливает любимый, пугая меня.

Сладость во рту начинает горчить от плохого предчувствия. Артём поворачивается ко мне и смотрит глазами, полными сожаления и обреченности:

– Лиза беременна.

– Ч-ч-то… – теряю дар речи от такой новости, и вата летит на осеннюю листву.

– Я узнал об этом два часа назад… – растерянно говорит он и трясёт головой, сам не веря в такой исход. Именно исход, потому что в его взгляде прослеживается решение, которое убивает меня на месте. – Аня, ты понимаешь, что это означает… Я просто не могу.

Уши пробивает гул, а во рту появляется металлический привкус… Я на грани потери сознания. Смотрю на Артёма, и его лицо начинает расплываться.

Конечно, я всё понимаю… Это означает конец. Быстрый конец нашей сказки, в которую мы, глупые, поверили.

Артём

Аня вся бледнеет. В глазах появляется опустошение и безликость. Она отшатывается от меня и удерживает равновесие за спинку скамейки.

Опасаясь, как бы не потеряла сознания, тянусь к ней, чтобы поддержать:

– Ань, давай присядем…

– Не трогай, – огрызается она и отмахивается от меня. – Уходи.

Этого я и боялся. Вновь почувствовать её защитные штыки, которые пали вчера вечером. Я вижу, как ей больно… Но мне больнее не меньше. Я люблю Аню и хочу быть с ней, но беременность Лизы жестко поменяла все планы… Я разрываюсь.

– Прости меня, – выдыхаю с сожалением, не зная, что ещё могу добавить.

Я молча смотрю на любимую женщину, и моё сердце с треском разлетается на куски. Она ведь никогда меня не простит…

Но больше ничего не могу обещать Ане. Я не брошу беременную жену, которой когда-то дал надежду на взаимное счастье по собственной глупости, идя на поводу у больных мыслей. Это моя ответственность.

– Я не могу сейчас бросить её, Аня…

– Что ты сказал? «Сейчас»? – морщится она.

– Да. У Лизы начнётся истерика, если скажу, что ухожу от неё, а это состояние плохо повлияет на ребенка…

– Почему ты оправдываешься? – обрывает мою сбивчивую речь. – Разве я просила тебя уходить от неё?

– Но… Я виноват перед тобой, ведь вчера обещал поговорить с Лизой.

– Я всё забыла, Бродский, – бросает в меня холодный взгляд. – Как страшный сон. И тебе советую.

Аня психует. Включила стерву, которой ничего от меня не нужно и которая плевать хотела на всё с высокой колокольни. Но за этой маской я вижу, как она усмиряет дрожащую губу и часто моргает, чтобы не дать волю чувствам.

– Нет, я не хочу забывать. Я люблю тебя и от своих слов и признаний не отказываюсь.

– Замолчи, – напряженно выдавливает она и угрожающе тыкает мне в грудь. – Не смей говорить мне это. Ничего не было, Бродский. Всё обнулилось.

Она щелкает пальцами возле виска.

– Вот так… Иди к благоверной, окружи её заботой, и растите на здоровье своё дитя. А от меня отстань. Не хочу тебя видеть. Исчезни.

Её слова причиняют боль. Аня даёт мне в ответ то, что заслужил. Презрение. Ненависть. Считает, что предал её… Знала бы любимая, что я предаю не только её, но и самого себя. Уже во второй раз. Делаю то, чего не желаю, в угоду обстоятельствам.

– Останешься с мужем?

– Тебя это не касается! – срывается она.

– Не делай этого…

– Иди ты со своими советами, знаешь куда?

Я киваю. Ещё слово, и она ударит меня, клянусь. Агрессия полыхает в её зрачках.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, и говорю на прощанье:

– Будь счастлива.

– И тебе того же, – фыркает в ответ.

Удаляюсь от неё быстрым шагом, сжимая кулаки. Как же я зол на самого себя! Не хочу отпускать Аню и, наверно, сойду с ума без неё. Уверяю себя, что делаю всё правильно, но тут же осекаюсь и слышу, как моя душа истошно воёт.

– Артём!

Невольно вздрагиваю от её голоса. Останавливаюсь.

– Артем, подожди!

Я разворачиваюсь и вижу, как ко мне со всех ног бежит Катюша. Кудряшки развеваются на ветру, а ноги так спешат, что спотыкаются о преграду, и девочка падает.

Подбегаю к ней.

– Не ушиблась? – переживаю и поднимаю её на ноги.

– Нет, – шмыгает носом. – Почему ты так рано уходишь? Мы совсем не успели поиграть…

– Я… – теряюсь, пытаясь подобрать хоть какие-то вразумительные слова. – У меня появились срочные дела.