Перед заморозками - Хеннинг Манкелль

Она вспомнила эти слова Моны, глядя на своего здоровенного отца. Вот — швырнул салфетки. Он все еще не успокоился.

— Почему ты не слушаешь, что я тебе говорю? Как ты можешь стать хорошим полицейским, если видишь преступление даже в том, что твоя подруга не снимает телефонную трубку?

— Это вовсе не так.

На столе еще оставалось несколько салфеток, и они тоже полетели на пол. Как младенец, подумала Линда, который сбрасывает со стола надоевшую еду.

— Не перебивай меня! Чему вас там учили, в Стокгольме?

— Меня учили относиться ко всему серьезно. Чему научились все остальные, я сказать не могу.

— Ты станешь посмешищем.

— Значит, стану.

Вспышка прошла так же быстро, как и началась. По щеке отца стекали капли пота. Это еще ничего, подумала Линда. Во-первых, все быстро прошло, во-вторых, не так бурно, как раньше. Либо он все-таки меня опасается, либо стареет. А сейчас наверняка попросит прощения.

— Я прошу прощения.

Линда не ответила. Она демонстративно подбирала с пола салфетки. Только выкинув их в ведро, она заметила, как у нее бьется сердце. Я никогда не перестану бояться этих припадков, подумала она.

Отец сел на стул. Вид у него был очень несчастный.

— Сам не знаю, какая муха меня укусила.

Линда внимательно посмотрела на него, выжидая, когда глаза их встретятся, чтобы сказать то, что она собиралась.

— И я не знаю. Но что я точно знаю — тебе нужна женщина, чтобы трахаться.

Он вздрогнул, как будто она дала ему пощечину, и густо покраснел. Линда подошла и дружески потрепала его по щеке:

— Ты и сам знаешь, что я права. И, чтобы тебя не смущать, пойду в полицию пешком. Ты можешь ехать один.

— Я и сам хотел прогуляться.

— Завтра прогуляешься. Мне не нравится, когда ты орешь. Хочется побыть одной.

Отец, понурив голову, скрылся в дверях. Линда почувствовала, что вспотела, сменила блузку и уже начала сомневаться, стоит ли заявлять в полицию. Она вышла из дому, так и не приняв никакого решения.

По-прежнему дул холодный порывистый ветер, хотя солнце сияло вовсю. Линда стояла на Мариагатан, не зная, что предпринять. Она всегда гордилась, что умеет легко принимать решения. Но в присутствии отца ее решимость увядала. Она со злостью подумала, что скоро наконец получит долгожданную квартиру в одном из домов за церковью Св. Марии. Не вечно же ей жить с отцом. Она отбросила сомнения и твердым шагом пошла по направлению к полиции. Если с Анной что-то случилось, она никогда себе не простит, если не сделает все, что в ее силах. В таком случае ее полицейская карьера закончилась бы, не успев начаться.

Она проходила мимо Народного парка. Как-то, когда она была маленькой, они были здесь с отцом. Было воскресенье, скорее всего, в самом начале лета. Они смотрели на фокусника, достающего золотые монетки из ушей собравшейся вокруг него ребятни. Но картинка имела предысторию — это она помнила совершенно ясно. Она в тот день проснулась от голосов родителей. Они ссорились. Голоса становились то тише, то громче, речь шла о деньгах, которых вечно нет, потому что они расходуются неразумно. Вдруг Мона вскрикнула и заплакала. Линда, на цыпочках прокравшись из спальни и приоткрыв дверь в гостиную, увидела, что у матери из носа течет кровь. Отец, красный как свекла, стоял у окна. Она тут же поняла, что он ударил мать. Из-за денег, которых нет.

Она остановилась и сощурилась на солнце. От этих воспоминаний в горле встал комок. В тот раз она так и стояла у двери, глядя на своих родителей, а потом подумала, что только она в состоянии их примирить. Она не хотела, чтобы у Моны из носа текла кровь. Она пошла назад в детскую, достала свою копилку, принесла в гостиную и поставила на стол. Наступила гробовая тишина. Одинокий путь через пустыню с маленькой копилкой в руке.

Она щурилась на солнце и не могла удержать слез. Вытерла глаза и пошла в другую сторону, словно пытаясь ускользнуть от настигающих воспоминаний. Она свернула на Индустригатан и решила, что еще немного подождет с заявлением. Вместо этого она еще раз зайдет к Анне. Если там кто-то был со вчерашнего дня, она наверняка это обнаружит. Она привычно позвонила в дверь. Никого. Она открыла замок и настороженно остановилась в прихожей. Огляделась, стараясь включить все свои антенны. Никаких следов. Ничего.

Она прошла в гостиную. А где же почта? — вспомнила она. Положим, Анна никогда не пишет и не получает писем или открыток. Но что-то должны были принести — рекламы, уведомления от коммунальных служб, счета. Ничего этого не было.

Она обошла квартиру. Постель выглядела точно так же, как она ее оставила накануне. Линда вернулась в гостиную, села и задумалась. Анны нет уже три дня. И ее действительно нет.

Она нетерпеливо тряхнула головой и опять пошла в спальню. Достала дневник, мысленно попросив у Анны прощения, и нашла дату месяц назад. Ничего. Самым примечательным было, что у Анны седьмого и восьмого августа болели зубы и она вынуждена была пойти к зубному врачу Сивертссону. Линда попыталась припомнить эти дни — и удивленно подняла брови. Восьмого августа она, Зебра и Анна ездили довольно далеко — в Косебергу. Они добрались туда на Анниной машине. Сынишка Зебры вел себя необычно спокойно, и они по очереди несли его на плечах, когда он уставал идти.

Зубная боль?

Ей снова показалось, что какие-то вещи в дневнике Анны выглядят странно, как будто зашифрованы. Но почему? Что может означать «зубная боль», кроме зубной боли? Она продолжала читать, пытаясь обнаружить изменения почерка. Анна все время меняла ручки, часто посреди строки. Наверное, кто-то ее прерывал, подумала Линда. Может быть, телефонные звонки. Так бывает — пока идешь к телефону, сунешь куда-то ручку, а потом не можешь найти. Линда отложила дневник и пошла на кухню попить.

Поставила стакан и вернулась к дневнику. Перевернула страницу, взялась за другую и замерла. Вначале она подумала, что ей это показалось. Но нет. Тринадцатого августа Анна записала в дневнике: Письмо от Биргитты Медберг.

Она перечитала запись, подойдя к окну, чтобы солнце светило на страницу. Медберг — очень необычная фамилия. Она отложила дневник и взяла телефонный справочник. Через несколько минут она знала, что в охваченной справочником части Сконе Биргитта Медберг только одна. Она позвонила в справочную и попросила телефоны всех Биргитт Медберг во всей стране. Нашлось только несколько человек, и только один в Сконе. Географ культуры Биргитта Медберг.

Она опять взялась за дневник, на этот раз с возрастающим интересом и нетерпением. Дочитала до последней малопонятной записи насчет папарацци. Больше ни слова о Биргитте Медберг не было.

Письмо, размышляла Линда. Анна исчезает. За пару недель до этого она получает письмо от Биргитты Медберг. Та тоже исчезает. На фоне всего этого появляется отец Анны, отсутствовавший двадцать четыре года.

Она начала методично обыскивать квартиру — где-то же должно быть это письмо! Она уже не извинялась мысленно, копаясь в анниных вещах. Поиски заняли три часа. Нашлось несколько писем, но письма от Биргитты Медберг среди них не было.