Если он грешен - Ханна Хауэлл

К несчастью, одни лишь подозрения еще не являлись достаточным основанием для того, чтобы расторгнуть помолвку. Даже если бы он нашел иной способ раздобыть деньги, необходимые для погашения отцовского долга, он не мог разорвать помолвку без достаточных на то оснований, не рискуя вовлечь свою семью в скандал. Отец его и так слишком часто заставлял близких страдать, и Эштон не собирался идти по его стопам.

— Но зачем им это? — пробормотал он.

— Деньги и похоть, милорд, — ответил Артемис.

— Похоть?.. — изумился Эштон. — Неужели вы имеете в виду… Пенелопу?

Артемис кивнул:

— Пен этого не замечает, но так и есть. Разве она не сказала, что ее доставили в дом миссис Крэтчитт для одного мужчины, который должен прийти утром? Я абсолютно уверен в том, что это Чарлз.

Эштон не успел задать очередной вопрос — в этот момент в комнату вошел человек лет сорока, крепкого телосложения, с растрепанными седыми волосами. В руке он держал докторский саквояж, так что, судя по всему, это и был доктор Прайн.

Доктор тут же распорядился, чтобы все, кроме Септимуса и Эштона, вышли из комнаты. Тщательно вымыв руки, сказал:

— Я уже осмотрел лорда Маллама. Ничего страшного. Синяки, царапины, разбитое колено. Я велел мальчикам положить ему на колено холодный компресс. Перед уходом перебинтую ногу.

Склонившись над Пенелопой, доктор принялся ее осматривать. Через некоторое время сказал:

— Череп не проломлен, и это самое главное. Необходимо лишь наложить несколько швов. Хотя, конечно же, ей надо отлежаться хотя бы неделю. А теперь мне нужен яркий свет, чтобы наложить швы, — добавил Прайн и тут же раскрыл свой саквояж.

Пенелопа тихо застонала, когда доктор начал накладывать первый шов. Эштон хотел поддержать ее голову, но Септимус жестом попросил его отойти, а сам, склонившись над ней, положил одну руку ей на лоб, а другую — на сердце. И почти тотчас же лицо Пенелопы, до этого искаженное болью, приобрело выражение умиротворенности. Она не шевельнулась и не издала больше ни звука, пока доктор накладывал швы. Эштон же, внимательно наблюдавший за ним, при всем желании не мог бы отрицать тот очевидный факт, что Септимус облегчил ее страдания своим прикосновением, — он ведь видел это собственными глазами. А доктор Прайн не выразил ни малейшего удивления; закончив перевязывать голову Пенелопы, он пристально посмотрел на Септимуса и спросил:

— Вы уверены, что не хотите стать моим помощником?

Молодой человек покачал головой и отошел от кровати.

— Нет, не могу, к сожалению. Ну, может, только изредка. Но каждый день, пациент за пациентом… Нет, столько боли мне не вынести.

— Что же, спасибо за откровенность. Хотя жаль. Чертовски жаль. — Прайн направился к умывальнику. — С ней все будет в порядке. Как я уже сказал, не позволяйте ей вставать с постели… по крайней мере, несколько дней. И до тех пор пока я не сниму швы, она не должна утомляться. Вначале у нее может кружиться голова. Приходите ко мне, если заметите какие-нибудь тревожные признаки. Вы знаете, что это за признаки?

— Да, знаю, — кивнул Септимус. Проводив доктора до двери, он спросил: — Сколько мы вам должны?

— Ничего. Его сиятельство, там, внизу, заплатил мне более чем достаточно. Пойду перевяжу его колено, чтобы он смог надеть штаны.

После ухода Септимуса и доктора Эштон приблизился к кровати и внимательно посмотрел на Пенелопу. Все в этом доме верили, что она действительно видит призраков и может общаться с ними. Пол верил, что может предвидеть опасность, а доктор верил, что Септимус обладает даром облегчать боль раненых и больных. И все эти слухи об Уэрлоках и Бонах не прекращались на протяжении жизни нескольких поколений. Эштон в задумчивости покачал головой. Он был человеком разумным и всегда умел контролировать свои мысли и чувства. Сейчас он уже не считал, что Пенелопа и мальчики принадлежат к семейству шарлатанов, однако отказывался верить в магию и таинственные дары. Ему нужны были доказательства, чтобы поверить во все это, но таких доказательств ему пока что никто не предоставил.

Пенелопа тихо застонала, и Эштон, взяв ее за руку, присел на край кровати. Виконт не понимал, почему его так влекло к ней, но было совершенно очевидно, что он действительно испытывал к ней сильнейшее влечение. Более того, он чувствовал, что желает ее так, как не желал еще ни одну женщину. И даже ее странная вера в то, что она может видеть призраков и говорить с ними, не ослабляла его влечения к ней.

Тут глаза Пенелопы медленно открылись, и Эштон тотчас почувствовал, что его все сильнее влечет к этой девушке. Виконт знал, что должен бороться со своими чувствами к ней уже хотя бы потому, что он, лорд Радмур, являлся не кем иным, как охотником за приданым. Кроме того, он был обручен с ее сводной сестрой и всякий раз, когда смотрел на Пенелопу, напоминал себе, что должен скоро жениться на ее сводной сестре. Эштону казалось, что если он прикоснется к Пенелопе так, как хотел, то поступит как последний из негодяев. Более того, сейчас Эштон не чувствовал решимости вести себя как джентльмен. Он боялся, что в нем было больше от отца, чем ему хотелось бы.

— А что Пол?.. — тихо прошептала Пенелопа.

— С ним все в порядке, не беспокойтесь. У него даже синяков нет. Может, хотите пить?

— Да, пожалуйста.

Виконт встал и осмотрелся. Возле камина стояли два кресла и маленький столик, на котором красовался серебряный кувшин с гравировкой. Эштон подошел к столу и, понюхав жидкость в кувшине, убедился в том, что это сидр. Налив немного в один из серебряных бокалов, стоявших рядом с кувшином, он подошел к кровати. Пенелопа лежала с закрытыми глазами — казалось, что она спала. Но в тот момент, когда Эштон присел на край кровати, она снова открыла глаза и протянула руку к бокалу. Рука сильно дрожала, и девушка, поморщившись, пробормотала:

— Боюсь, мне понадобится ваша помощь.

В голосе ее прозвучали нотки раздражения, и Эштон с трудом удержался от улыбки — леди Пенелопу едва ли можно было назвать идеальной пациенткой. Поднявшись с кровати, он поставил бокал на место, затем, снова усевшись рядом с девушкой, обхватил ее за плечи и попытался приподнять. Она нахмурилась и спросила:

— Что вы делаете? Почему…

Пенелопа умолкла, пораженная своими ощущениями; прикосновения лорда Радмура оказались необыкновенно приятными. Голова ее по-прежнему гудела, на всем теле не было ни одного места, которое не болело бы, — и все же ей было очень хорошо рядом с этим мужчиной; казалось, что тепло его проникает ей в кровь, и хотелось прижаться к нему как можно крепче, прижаться всем телом. Но как объяснить подобную реакцию? Ведь на сей раз нельзя было приписывать все действию наркотического зелья миссис Крэтчитт…

— Я всего лишь пытаюсь приподнять вас, — ответил Эштон. — Хочу, чтобы сидр попал к вам в горло, а не разлился по постели. — Потянувшись к столику, он снова взял бокал и поднес к губам девушки. — Только пейте медленно. Я знаю по собственному опыту, что после удара по голове очень сильно тошнит, когда пьешь.