Мой учитель - инопланетянин - Брюс Ковилл

уступала свежевыкрашенному голубому «бьюику» моего отца. Ее фигура напоминала греческие статуи, которые мне иногда нравится разглядывать в энциклопедии. С ее шеи свисал фотоаппарат на кожаном ремешке.

— Привет, Дункан! — обратилась она ко мне, с улыбкой протянув руку. — Меня зовут Хонни Флинт.

Мне ужасно хотелось пожать ей руку, но я не мог, иначе она бы увидела бордовое пятно.

— Откуда вы знаете, кто я такой? — спросил я. В голове у меня вертелась мысль, что следует издать закон, запрещающий подобные улыбки: они совершенно обезоруживают человека.

— Я навела справки… — начала она, но вдруг нахмурилась и наморщила нос. — Что с тобой случилось?

— Мне не хочется об этом говорить, — буркнул я, покривив душой. На самом деле мне хотелось рассказать обо всем, но я боялся, что она поднимет меня на смех.

Хонни пожала плечами.

— Полагаю, ребята твоего возраста часто попадают в разные переделки, — заключила она. — Но об этом-то мне и хотелось с тобой поговорить. Насколько мне известно, у тебя в прошлом году были приключения с пришельцами.

Я ощутил легкий укол страха. Жители нашего города старались не говорить о прошлогоднем скандале с пришельцем. По словам моего отца, они пришли к выводу, что им все равно никто не поверит. В полицейских рапортах Питер числился пропавшим без вести: либо сбежавшим из дому, либо похищенным бандитами. Там тоже ни словом не упоминалось об инопланетянах.

Так откуда же эта женщина узнала обо мне? Не инопланетянка ли она? Известно ли ей о найденной мною перчатке? Может быть, она собирается забрать меня с собой?

— Откуда вы знаете про пришельцев? — нервно спросил я.

Хонни снова улыбнулась.

— У меня есть свои источники информации, — туманно ответила она и неожиданно двумя пальцами приподняла мой подбородок, вынудив меня взглянуть в ее голубые глаза. — Как бы тебе понравилось оказаться героем газетной статьи, Дункан?

— Какой статьи? — спросил я, невольно заинтересовавшись.

Улыбка Хонни стала еще ослепительнее.

— В «Национальном обозрении», — ответила она.

Вот тебе раз! Мой отец обожает «Национальное обозрение» и просит маму купить этот еженедельник каждую субботу, когда она собирается в магазин за покупками. Мне тоже нравится читать «Национальное обозрение». Там всегда можно встретить огромные заголовки вроде «ЭЛВИС СЪЕЛ МОЕГО РЕБЕНКА» или «БРОДЯЧИЕ ЗОМБИ ТЕРРОРИЗИРУЮТ ГОРОД».

У меня сложилось впечатление, что Хонни можно доверять. Будь она инопланетянкой, она назвалась бы корреспонденткой «Нью-Йорк тайме» или другой центральной газеты. Ну какой пришелец добровольно признается, что работает в «Национальном обозрении»?

Еще я подумал, как удивится и обрадуется отец, когда прочитает статью обо мне в своей любимой газете.

— Ну как? — спросила Хонни.

— Согласен, — решился я. — Мне нравится ваша газета. Да что там говорить — у нас все ее читают. А старые номера мы храним на полке в туалете.

Хонни недоуменно моргнула, и ее улыбка вышла какой-то кривой.

— Может быть, ты просто расскажешь о том, что с тобой происходило прошлой весной? — предложила она.

Тут меня осенило. Хонни станет моей спасительницей. Ей можно спокойно рассказать о перчатке!

— Хонни, у меня есть потрясающий материал для вашей статьи, — объявил я и полез в карман.

Глава пятая

КАК СПРЯТАТЬ РУКУ?

Мое интервью с Хонни Флинт продвигалось блестяще, хотя в душу мне нет-нет да и заползал червячок сомнения. Понимаете, ведь пришельцу вовсе не обязательно ограничиваться одним лицом. Насколько я слышал, у старого доброго Броксхольма имелся целый ящик, набитый масками, — по одной на все случаи жизни.

Поэтому, когда Хонни спросила, можно ли ей взять перчатку с собой, я заколебался. А вдруг она видела, как я выбрался из контейнера для пищевых отходов, и хочет уладить дело по-доброму, без похищения? Доброта у пришельцев не в чести, дело ясное, но если исчезнет еще один школьник, то наш городок превратится в бурлящий котел.

Разумеется, если Хонни говорит правду, она поможет мне убедить весь мир в том, что у нас объявился новый учитель-пришелец. Но если она лжет мне, если она на самом деле замаскированная инопланетянка, то я потеряю свой главный и единственный козырь.

Наконец я предложил Хонни сфотографировать перчатку. Она выглядела очень расстроенной, но о причинах ее расстройства можно было только догадываться. То ли она в самом деле была инопланетянкой, то ли ей хотелось показать главному редактору газеты настоящее вещественное доказательство существования пришельцев из космоса. (Это самый главный недостаток подозрительности: человек больше ничему не верит.)

С другой стороны, мой рассказ привел ее в восторг.

— Это великолепно! — повторяла она. — О Дункан, ты даже не представляешь себе, как это замечательно!

Когда мы закончили беседовать, уже почти стемнело. Хонни сказала, что с радостью сходила бы со мной в кафе выпить стаканчик шоколадного коктейля со сливками, но справедливо заметила, что в таком виде меня не пустят ни в одно приличное место. Судя по всему, ей также совсем не хотелось сажать меня в свой автомобиль. Наверное, я мог бы обидеться, но она держалась очень тактично.

Меня совсем не радовала мысль о прогулке домой в темноте и одиночестве, особенно если учесть, что из-за кустов в любой момент мог выскочить пришелец. И еще: я не знал, как меня встретят дома. Поздний приход — не проблема: моих родителей не слишком беспокоит, когда я прихожу домой. Зато их наверняка обеспокоит мой внешний вид и запах, исходящий от меня.

После недолгих раздумий я остановился возле дома старого мистера Дервинкла. Лужайка перед его домом была самой зеленой и ухоженной в нашем квартале; возможно, потому что он не жалел для нее воды. Я почти не сомневался, что обнаружу где-нибудь у него на дорожке резиновый шланг для поливки.

Я не ошибся. Мистер Дервинкл туговат на ухо, поэтому он не слышал, как я обливался. Сперва вода была теплой, почти горячей, так как шланг весь день пролежал на солнце, но потом пошла холодная. Откровенно говоря, мне было все равно, холодная она или теплая; главное — она смывала с меня грязь и запах. Я и не представлял себе, сколько всякого барахла застряло у меня в волосах, пока не увидел воду, стекавшую с моей