Олимпийские игры. Очень личное - Елена Вайцеховская

– В конце концов, даже если бы вы и не выиграли, все равно остались бы в истории коньков как великий спринтер.

– Вот это как раз слабое утешение. Я бы соврал, если бы сказал, что никогда не думал об этом. На самом деле думал и понимал, что пытаюсь сам себя утешить. Точно так же меня утешали подобными аргументами и другие. Людям со стороны практически невозможно понять, насколько у нас, спортсменов, уязвимая психика. Мы же все – больные люди. Я – не исключение. И здесь для меня не существовали никакие былые победы и рекорды. Только одна мысль: что я десять лет пытаюсь достичь главной цели, а на самом деле, если разобраться, все, чего добился на Олимпийских играх, это два четвертых, шестнадцатое и двадцать шестое места, и… падения. И вы считаете, что об этом можно не думать?

– Знаю, что нельзя. Но на месте вашей жены, ей-богу, сказала бы: «Слушай, Дэн, плюнь на все. Даже если ты побежишь спиной вперед и совсем не в том направлении, все равно будешь лучше всех. Причем всю жизнь, а не какие-то несчастные несколько лет».

– Она приблизительно так и говорила. И вообще я пришел к выводу, что если с чем мне повезло в этой жизни, так это с семьей. Не будь у меня Робин, я бы, наверное, давно уже плюнул на все…

* * *

С женой Дженсену действительно повезло. Не подойти к ней на трибуне, где нас на «пятисотке» разделяли всего несколько сидений, я не могла. Впрочем, в ожидании забега ее подбадривали все. Большей частью – с плохо скрываемым состраданием. А она, трясущимися руками сжимая хрупкий картонный стаканчик с кофе, сказала:

– Я ужасно боюсь, что, когда все закончится, Дэн так и не сможет забыть эти проклятые коньки. И всю жизнь будет мучиться от мысли, что он – неудачник. А мужчина не должен жить с таким чувством. И не должен позволять женщине себя жалеть. Даже самой близкой женщине.

– Он уже знает, чем собирается заняться, когда Игры закончатся?

– Смотря чем они закончатся…

… Слезы Дженсена, Робин, и снова Дженсена, крупным планом обошедшие телеэкраны мира, заставили плакать всю сентиментальную Америку. Даже известие о том, что прямо на стадион позвонил президент США Билл Клинтон, не произвели на очевидцев триумфа более сильного впечатления, нежели бег чемпиона.

– Я ничего не помню, – говорил Дэн после финиша. – На старте повторял: «Мне все равно». А после первого же виража словно провалился в какой-то транс. И очнулся только после финиша.

– И?

– И понял, что мне действительно все равно, даже если кто-нибудь еще пробежит быстрее. Я сделал все, на что был способен…

… Он выиграл, несмотря на то, что по ходу дистанции спотыкался, чуть не падая, дважды. Вторым стал Железовский. Усмехнулся, по обыкновению, в телекамеры: «Что ж, видно не судьба…»

Что на самом деле творилось в душе белорусского спортсмена, лучше других понимал в тот момент лишь его извечный соперник. Иначе, наверное, он никогда бы не написал письмо, которое Железовский получил через несколько месяцев после Олимпиады: «Прости меня, Игорь, за то, что я выиграл…»

Последняя золотая медаль Олимпиады-94 в фигурном катании одним судейским голосом была присуждена украинской фигуристке, чемпионке мира-1993 шестнадцатилетней Оксане Баюл.

Для того чтобы в Норвегии олимпийской чемпионкой стала американка Нэнси Керриган, было сделано все. С ней носились как с писаной торбой. Более десятка предсоревновательных пресс-конференций с Керриган в главной роли начинались обращением к журналистам: «Будьте корректны – ни слова о деле „Керриган – Хардинг!”»

Темная криминальная история с покушением, спланированным (как выяснилось) одной американкой для того, чтобы вывести из борьбы другую, к началу Игр всем порядком поднадоела. По инерции в один из первых дней Игр журналисты посетили пресс-конференцию Тони Хардинг, но складывалось впечатление, что вопросы ей задают тоже автоматически, давно на самом деле устав копаться в подробностях этого дела.

Как бы то ни было, зал Олимпийского Амфитеатра, где состязались фигуристы, уже во время технической программы женщин был заполнен до отказа.

Весьма занимательным был состав сидящей на трибунах публики. По заявкам олимпийских комитетов на каждую страну было выделено не более чем по десять – двенадцать входных билетов. На Америку – семьдесят. Судя по количеству национальных флагов на трибунах, соотношение остальных зрителей было примерно таким же. Болели, естественно, за Керриган.

Комментарии американки сводились к одному: «Несмотря на все последствия покушения, я – в прекрасной форме. Никогда еще не каталась лучше. Спасибо за веру и поддержку». А между строк читалось: «Я приехала побеждать. И ничто не сможет воспрепятствовать этой победе».

В технической программе судьи вывели американку на первое место. Было абсолютно ясно, что для окончательной победы Керриган нужно только не упасть в произвольной. Других героев общественное мнение просто не допускало. И уж тем более призрачными казались шансы украинки Баюл.

Это для официальных лиц она была украинкой. А для всего мира – русской. По негласным законам фигурного катания, Россия, уже выигравшая в Лиллехаммере три золотые и две серебряные медали, должна была просто-таки в обязательном порядке отдать четвертую. Именно по этой причине восемь лет спустя в Солт-Лейк-Сити лишили золота Ирину Слуцкую. Золотых российских медалей на тех Играх было не три, а две, но все равно Ира попала «под раздачу».

Другое дело, что украинские тренеры были отнюдь не склонны считать свою спортсменку русской. До развала СССР Оксана вообще ни разу не попадала в поле зрения руководства сборной. В пятнадцать лет, уже представляя Украину и впервые приехав на свой взрослый чемпионат, она стала чемпионкой мира. Через год фаворитом приехала в Лиллехаммер.

Но на последней тренировке перед заключительным прокатом случилось ЧП. Оксану ударила коньком еще одна претендентка на медаль, немка Таня Шевченко.

Пострадали – и достаточно серьезно – обе. Получилось так, что и Баюл, и Шевченко с разных концов катка заходили на прыжок и спинами друг к другу, то есть вслепую, по какому-то ужасному стечению обстоятельств оказались на одной линии. И обе спохватились лишь в воздухе. На огромной скорости Шевченко рассадила лезвием конька ногу Баюл, а та, запоздало выставив вперед руки, попала сопернице точно в солнечное сплетение. Таню со льда унесли. Оксана доехала до бортика сама, но тут же была отправлена в госпиталь, где на поврежденную ногу наложили швы.

По жребию Керриган вышла на лед в финале второй в последней группе – впереди Баюл. Каталась она хорошо. Но, выполнив программу-минимум, то есть не сорвав ни одного элемента, тем не менее оставила впечатление абсолютно трезвого расчета. Потому что назвать вдохновением нескрываемый восторг спортсменки, заранее уверенной, что проиграть ей не позволят, было бы натяжкой.

Триумф американки вышел еще более эффектным, чем можно было бы предположить накануне. Почву для него подготовила, по иронии судьбы, та самая злоумышленница Хардинг. Начать с того, что на лед, когда на табло загорелось ее имя, она не вышла. Только по истечении второй минуты ожидания, уже под сменивший аплодисменты оглушительный свист встрепанная Тоня появилась из-за кулис, словно тряпи́чная кукла, вышвырнутая чьей-то сильной и безжалостной рукой. Можно было подумать, что кататься она не собиралась вообще. Несмотря на меняющиеся на секундомере цифры и лимит времени (по правилам ИСУ, если спортсмен опоздал на три минуты, он должен быть снят с соревнований), Хардинг, повернувшись спиной к судейской ложе, демонстративно стала завязывать шнурки. А через минуту после начала катания, сорвав подряд два прыжка, в истерике подъехала к борту, указывая на развязавшийся ботинок.