Тринадцать часов - Деон Мейер

Адам неукоснительно выполнял все свои обязательства. Алекса пела на африкаансе. Песни для нее Адам заказывал Антону Госену, Косу дю Плесси и Кларабелле ван Никерк. Новые песни очень хорошо легли на ее голос. Заговорили о том, что Алекса изменила стиль. Адам нанимал для нее лучших музыкантов, ее диски записывали на суперсовременной студии, ее знакомили с нужными журналистами. Также спокойно и профессионально, как строил ей карьеру, Адам ухаживал за Алексой. Вскоре они поженились. Благодаря его поддержке, вере в ее талант и красноречию — о, как он был красноречив! — Алексе удалось на целых два года отказаться от трех традиционных бокалов джина перед выступлением. Целых два года ее жизнь казалась ей самой настоящей сказкой.

Однажды она должна была сниматься для журнала «Сари». Из-за плохой погоды фотосъемку отменили, и Алекса вернулась домой пораньше. Она зашла в гостиную — да-да, ту самую, где они сейчас сидят, — и увидела своего мужа. Брюки у Адама были спущены; перед ним на коленях стояла Пола Филлипс и умело обрабатывала его длинными пальцами и ярко накрашенными губами. Да, та самая Пола Филлипс, черноволосая, длинноногая и полногрудая певица, которая до сих пор радует невзыскательную публику своими легковесными коммерческими песенками.

В тот день Алекса Барнард запила всерьез.

Несмотря на то что после озера Кариба Рейчел Андерсон как будто охладела ко всем знакомым, Оливер Сэндс винил во всем себя. Наверное, думал он, он что-то сказал или сделал не так. Он снова и снова вспоминал все их разговоры, воспроизводил все реплики, все интонации, но не мог понять, из-за чего она вдруг так переменилась. Может, ее задело какое-нибудь неосторожное замечание, отпущенное им в адрес других? А может, он, сам того не желая, кого-то оскорбил? По ночам он ворочался без сна; на него уже не произвели особого впечатления ни водопады Виктория, ни заповедник Чобе, ни Окаванго, ни национальный парк Этоша… Наконец они приехали в Кейптаун, а он все не мог понять, в чем же его вина. Олли, однако, не терял надежды объясниться и все наладить. И вот вчера вечером, в клубе «Ван Хункс», он не выдержал. Он собирался сказать ей вот что: «Рейчел, я вижу, тебя что-то тревожит. Может, поговорим?» Но к тому времени, как он собрался с ней заговорить, он уже набрался пива для храбрости. Он присел рядом с Рейчел и, как полный идиот, ляпнул: «Не знаю, за что ты вдруг меня возненавидела, но я люблю тебя!» Он смотрел на нее своими голодными щенячьими глазами, надеясь, что она ответит: «Я тоже люблю тебя, Олли. Я полюбила тебя с того самого волшебного дня в Занзибаре».

Но ничего подобного Рейчел не сказала.

Олли показалось, что она не расслышала его из-за громкой музыки, потому что она сидела и смотрела куда-то в пространство. Потом она встала, повернулась к нему и поцеловала его в лоб. «Милый Олли», — сказала она и ушла, продираясь сквозь толпу.

— Вот почему я сюда вернулся, — объяснил Сэндс Вуси.

— Не совсем понимаю…

— Я знал, что в хостеле сейчас никого нет… Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел, как я плачу. — Очков он не снял. Слезы текли из-под оправы по круглым румяным щекам.

Рейчел Андерсон лежала ничком за штабелем сосновых дров. Сил не осталось; она была как выжатый лимон.

Что-то больно врезалось в живот, но она не шелохнулась. Только стало еще жальче себя. Жалость пересилила все остальные чувства и парализовала ее. Она не плакала; как будто у нее пересохли слезные протоки. Дышала она часто и неглубоко, раскрыв рот, глядя на срез дерева, но ничего не видя.

Мысли в голове путались. Выхода нет. Все двери захлопнулись. Что делать? Можно лишь лежать здесь, в тени, и часто дышать, как рыба, вытащенная на сушу.

Голоса ее преследователей стихли вдали. Они поднялись вверх по склону. Может, увидели на земле отпечатки ее кроссовок и идут по следу. Потом они оглянутся, увидят недостроенный гараж и поймут, что в нем можно спрятаться. Тогда они вернутся и заглянут за дрова; один из них схватит ее за волосы железной хваткой и перережет ей горло. Скорее всего, и крови не будет — у нее ничего не осталось. Ничего. Даже ужаса при воспоминании о коротком и широком клинке. Страх притупился.

Господи, вот бы сейчас оказаться дома!

Ею все больше и больше завладевала смутная тоска — призрачное видение, возникшее из дымки, тихая гавань, голос отца, далекий и слабый: «Не волнуйся, детка, не волнуйся». Вот бы отец обнял, вот бы прикорнуть у него на коленях, положить голову ему на плечо и закрыть глаза. Самое безопасное место на свете.

Дыхание стало ровнее; мысленный образ сделался четче. Мысль обрела форму, инстинктивно и вопреки всякой логике. Надо встать и позвонить отцу!

Он спасет ее.

Если ночью на участке случалось убийство или вооруженное ограбление, дежурные участка «Каледон-сквер» обязаны были по инструкции звонить начальнику участка домой. Более мелкие преступления, совершенные за ночь, могли и подождать до тех пор, пока начальник утром не приедет на работу и не просмотрит отчеты дежурных. Начальник участка «Каледон-сквер», чернокожий суперинтендент, прослужил в полиции четверть века. Он понимал: есть только один способ не сломаться: работать не спеша и беспристрастно. Иначе обилие злодеяний сведет с ума. Сейчас он просматривал отчеты с профессиональной отстраненностью. Обычные дела: домашнее насилие, дебош в пьяном виде в общественном месте, кража сотовых телефонов, угон машин, торговля наркотиками, нарушение тишины, кражи, нападения, появление в общественном месте в обнаженном виде… Кроме того, как всегда, много ложных вызовов.

Происшествие на Львиной голове выбивалось из общего списка. Оно оказалось на седьмой странице отчета. Начальник участка отчеркнул его ручкой и перечитал еще раз, внимательнее. Нерешительная женщина видела на горе девушку, которая утверждала, что ее хотят убить. Потом он взял сводку происшествий по городу, которую принес констебль всего несколько минут назад. Начальник участка «Каледон-сквер» быстро нашел то, что ему было нужно.

Он усмотрел связь между двумя происшествиями. Увидев имя и номер телефона инспектора Вусумузи Ндабени, начальник участка взял трубку.

Вуси шел пешком по Лонг-стрит, направляясь к порту. Он собирался осмотреть ночной клуб «Ван Хункс». Зазвонил телефон.

— Инспектор Ндабени, — ответил он, не останавливаясь.

— Вуси, говорит Гудвилл, — обратился к нему на языке коса начальник участка «Каледон-сквер». — По-моему, у меня для тебя кое-что есть.

Бенни Гриссел стоял с коллегами в приемной отделения скорой помощи. У него возникло острое ощущение дежавю.

Из-за тесноты они держались почти вплотную друг к другу. Пока Франсман Деккер, как всегда с хмурым видом, докладывал о происшествии, Гриссел оглядывал собравшихся: Джон Африка, начальник уголовного розыска провинции, при полном параде. Пышные эполеты, знаки отличия. Ростом Африка был ниже Деккера, зато держался с большим достоинством. В нем сразу угадывалась сила, которая делала его главной фигурой в комнате. Рядом с Африкой стояла хрупкая Тинки Келлерман; в ее огромных глазах читался страх перед столь представительным собранием. Ну и, конечно, широкоплечий красавец Деккер — серьезный, сосредоточенный. Он говорил тихо и настойчиво. Злые языки поговаривали: от его голоса женщины теряют волю к сопротивлению, но Грисселу этого было не понять. Говорили, что у Деккера красивая цветная жена, которая занимает крупный пост в страховой компании «Санлам». Вот отчего он может себе позволить жить в дорогом доме где-то в районе Тейгерберга. Ну а то, что Деккер — ходок «налево»… Возможно, вполне возможно.