От гетеры до игуменьи. Женщина в Ранней Византии - Николай Болгов

Осквернение же тела в вынужденных обстоятельствах и вовсе грехом не считалось. «…Может дева предана быть на поругание, но не может себя опорочить прелюбодеянием… И не блудилище чистоту оскверняет, но чистота даже и из подобных мест изгоняет их скверну» (Мефодий. Пир десяти дев, II, 26). Само по себе осквернение тела может не быть грехом, если нет греха в голове. Суд Божий для авторов агиографических текстов гораздо важнее суда человеческого, и это служит предостережением к осуждению женщин.

Принятие крещения смывало, по сути, все грехи бывшей блудницы, если она прекращала заниматься своим ремеслом. Дальнейший путь к спасению зависел от личных усилий женщины.

В целом агиография рисует яркие образы девушек и женщин, обуреваемых собственной греховной природой, иногда они этой природе поддаются, но обязательно раскаиваются. В любом случае окончательный суд их поступков не должен быть судом человеческим. Таким образом, женщина в агиографии — существо особое, таинственное.

Путь обуздания страстей был возможен и в миру, о чем свидетельствует судьба императрицы Феодоры в изображении Прокопия в «Тайной истории». Став супругой Юстиниана, она всю свою энергию направила на государственные дела, отказавшись от постыдных занятий молодости.

Родиной и важнейшим центром монашества был Египет.

Основными центрами монашеской жизни были Нитрийская пустыня, или Скит (основатель — св. Макарий Великий), Фиваида (св. Аполлоний и др.), Тавенниси (св. Пахомий), Аравийская пустыня у Красного моря (св. Антоний, св. Павел Фивейский).

Начало женских общежительных монастырей в Египте принято связывать с сестрой Пахомия, которая осталась в миру, когда он уже стал монахом. Она прибыла в Тавенниси, желая увидеть брата и лично убедиться в тех чудесах, которые о нем рассказывали. Но Пахомий, отрекшись не только от мира, но и родственных связей и всяческих бесед с женщинами, отказался увидеться с ней. Он велел привратнику сказать, что жив, и отправить сестру с этой вестью домой. Впрочем, вскоре после этого нелюбезного приема он предложил ей «подражать его роду жизни», чтобы привлечь других женщин к святой жизни, и приказал братьям устроить для сестры монастырь в местечке Мин неподалеку от Тавеннского монастыря, но по другую сторону Нила. Вскоре вокруг сестры Пахомия стали собираться женщины, которые вверили себя ее руководству. Она стала учить их и поступками, и делами, и Божьим словом, и эти женщины постепенно «забывали все земное и прилеплялись к одному небесному». По словам Палладия, в этом женском монастыре было около четырехсот инокинь.

Пахомий ввел в женском монастыре те же правила, что и в мужских; даже одежда была та же, за тем исключением, что женщины не носили милоти — грубую одежду, сшитую из звериной шкуры, которой покрывали себя в древности пустынники в подражание Иоанну Крестителю. Волосы монахини стригли и покрывали голову клобуком, скрывающим также и плечи.

Монахи из Пахомиева монастыря и монахини контактировали между собой, для чего был выработан особый регламент. Если у кого-то в женском монастыре была сестра или мать, он мог туда войти, но только в сопровождении добродетельного испытанного старца, который и организовывал встречу. Старец вызывал настоятельницу, та приглашала инокиню в сопровождении старицы; таким образом, разговор происходил в присутствии как минимум двух свидетелей. Запрещены были подарки с обеих сторон, так как никто из монахов не имел права собственности. Мирские новости в качестве предмета разговора запрещались. Обычно речь велась об утешении «надеждой веселиться в блаженной вечности».

Если инокиням было необходимо помочь чем-либо по хозяйству или строительству, то и это было строго регламентировано и совершалось под присмотром почтенных иноков. Палладий говорит об умельцах Пахомиева монастыря: «В этом монастыре видел я пятнадцать портных, семь кузнецов, четыре плотника, двенадцать верблюжьих погонщиков, пятнадцать сукноваляльщиков. Здесь занимаются всяким ремеслом и остатки от вырученного употребляют на содержание женских монастырей и на подаяния в темницы» (Лавсаик, 35). Пребывая в женском монастыре, мужчины не имели права ни пить, ни есть и в назначенный час должны были вернуться в свой монастырь.

Что касается богослужения, то священник и диакон приходили в монастырь Мин только по воскресеньям. В остальные дни там служил престарелый инок Петр, уже победивший в себе всякие страсти. Когда он умер, это место занял старец Верхе Епоних.

Палладий рассказывает об особенностях погребального обряда инокинь: «Если скончается девственница, другие девственницы, приготовив ее к погребению, выносят и полагают ее на берегу реки. Иноки же, переплывши реку, переносят умершую на свой берег с пальмовыми и оливковыми ветвями и псалмопением и погребают в своих гробницах» (Лавсаик, 35).

Социальный состав инокинь женского монастыря Мин говорит о связях с Пахомиевым монастырем. Здесь постриглись сестры Петрония, одного из первых учеников и позже преемника Пахомия. Здесь же в иночестве подвизались мать и сестра Феодора Освященного, любимого ученика Пахомия.

Кроме монастыря в Тавенниси, в Фиваиде возникли и другие женские обители. Палладий говорит, что только в городе Антиноэ было 12 женских обителей. Он видел там Аматалиду, «восемьдесят лет пребывавшую в подвижничестве. С ней жило 60 отроковиц, все они… безвыходно удерживаемы были в монастыре безмерной к ней любовью и святыми ее наставлениями, усовершенствуясь в целомудрии» (Лавсаик, 122). Одна из учениц Аматалиды — девственница Таора. Она за тридцать лет жизни в монастыре не взяла себе никакой новой одежды и безвыходно сидела в келье, за рубищем скрывая свою красоту. Палладий говорит, что она «своей скромностью приводила в стыд и страх самое бесстыдное око» (там же, 123).

В царствование Феодосия Великого женские монастыри в Фиваиде посетила вдова богатого сенатора Антигона Евпраксия с дочерью, тоже Евпраксией. Они нашли здесь монастырь, в котором жило более ста инокинь. Жизнь в этом монастыре была настолько строгая, что инокини не ели никаких плодов, не употребляли масла и тем более вина, а питались только травами и бобами без всякой приправы. Многие по два, по три дня вообще ничего не ели. Другие принимали пищу только раз в день. Монахини не мыли не только тело, но даже и ноги.

Младшая Евпраксия в конце концов осталась жить в этой обители, а ее мать поселилась поблизости и всячески помогла монастырю. Инокиня Евпраксия посвятила себя самому строгому служению: ела сначала раз в день, а потом раз в неделю, выполняла всякие тяжелые работ. Житие говорит об открывшемся у нее даре чудотворения. Умерла она в тридцать лет от горячки.

В ряду подвижниц Египта одно из первых мест занимает Синклитикия. Ее родители происходили из знатного македонского рода; они переселились в Александрию незадолго до ее рождения. Синклитикия воспитывалась в христианском благочестии, ее не привлекали, как свидетельствует житие, «ни наряды, ни дорогие каменья… Она молилась, и в молитве находила для себя лучшие утешения. Убежденная в том, что самый опасный враг для нее — ее молодое тело, она любила поститься и смиряла плоть воздержанием и трудами». Она избегала увеселений, общений с мужчинами, ела только по вечерам. После смерти родителей она распродала свое имущество и вместе со слепой сестрой поселилась в склепе своего родственника. Важным шагом на пути ее отречения от мира стало пострижение в прямом смысле этого слова. Женщины того времени считали волосы свои лучшим украшением. Синклитикия пригласила пресвитера, и он обрезал ей волосы. Она желала быть безвестной для всех в своем уединении. Но «Господь восхотел употребить ее на освящение многих других дев и жен». Одни приходили к ней за советом, другие желали жить подле нее, чтобы учиться не только на словах, но и на ее примере. Постепенно вокруг Синклитикии стали собираться подвижницы, просившие назидания, и так образовалось сообщество девственниц, а она стала для них наставницей. Синклитикия дожила до преклонных лет. Когда ей было уже за восемьдесят, она тяжело заболела: «…От загнившего зуба начали гнить у нее десны; гниение перешло на всю щеку; через 40 дней обнажились кости, едкая материя заразила все тело. Гниение и зловоние так были сильны, что и те, которые прислуживали ей с любовью, страдали сильно. В этом мучительном положении святая не искала себе облегчения, переносила все терпеливо. Когда явился медик, приглашенный сестрами, она говорила: «Для чего вы хотите остановить полезную для меня борьбу?» — «Мы вовсе не думаем, — сказал ей медик, — ни облегчить, ни исцелить вас, хотим только умастить умершие члены тела вашего, чтобы остановить в них заразу, опасную для прислуживающих вам». — «Если это не для меня, то пусть будет по-вашему», — сказала страдалица». За три дня до кончины ей было видение о предстоящей смерти, «и в назначенный день душа ее отлетела ко Господу».