Крестоносец из будущего. Командор - Герман Романов

— Умирать не торопись, рыцарь! — с улыбкой произнес Андрей и вздохнул искренне: юноша понравился ему своей горячностью — давно ли сам такой же был… Дурак…

— Пусть лучше угры умирают за свою веру! — добавил Никитин и посмотрел на второго прибывшего рыцаря, что уже встал перед ним на колено и склонил голову.

Широкоплечий, уже заматеревший мужик, чуть постарше, буквально на пару лет, правую щеку пробороздил глубокий шрам. Матерый воин. Вот только глаза у него были какие-то совсем детские, пронзительно-голубые, словно небо его, Никитина, прежней молодости.

— Зигмунд фон Райтенберг, ваша светлость! — хриплым голосом пролаял рыцарь, представляясь: сразу видно настоящего германца, с молоком матери впитавшего воинские традиции.

— Сочту за честь сражаться в рядах крестоносцев, покрывших себя славой в боях с врагами нашей Христовой веры!

«Тевтон он и есть тевтон, недаром говорят, что по-испански разговаривают с Богом, на французском с друзьями, по-итальянски с женщинами, а на немецком языке лаются исключительно с одними врагами. Хотя какая тут, беса лысого, Испания?! Нет ее, и вряд ли будет — там один сплошной эмират. И Франции тоже нет, только на севере Италии еще христиане кое-как держатся в горах — там мусульмане не сильно воевать любят.

Зато немцы — вояки добрые — вот уже два века насмерть с арабами сцепились и на диво крепки, выстояли. Да еще мочить их хотят дальше и крепче! Хотя, к слову сказать, какие на хрен арабы? Где их столько наберешь-то?! Те же франки, мать их за ногу, или галлы давно ислам приняли и своих бывших единоверцев от всей души метелят. Как сборная по футболу — там природных французов раз-два и обчелся. Выходцы из колоний играют, и арабов из Алжира много. Опять же — теперь мир никогда не узнает, что такое шампанское и коньяк. Хоть ради возрождения виноделия новый крестовый поход начинай. А то местную белогорскую жуть пить нельзя, даже кислятина пройдохи-трактирщика сладостной амброзией вспоминается».

Андрей чуть не засмеялся, припомнив, как вино пили. Доверенный посланец нунция с наслаждением, уставши от долгой дороги, отец Павел с удовольствием — старик часто пил воду, а потому вкус даже такого вина был для него приятен. Зато сам Андрей еле сдерживал гримасу, глотая омерзительную до отвращения жидкость.

И тут же опомнился от пакостного воспоминания, словно ощутив тот вкус на губах. Посмотрев на германца, задал ему самый подходящий для случая вопрос, зная, что тевтоны стараются обходить крестоносное воинство, куда вступают в основном славяне.

— А почему вы не пожелали вступить в «Братство Святой Марии»?

Неожиданно от вполне невинного вопроса Андрея на щеках рыцаря вспыхнули багровые пятна еле сдерживаемого гнева. Глаза сверкнули недобрым огнем, а рука легла на рукоять меча.

— По тем же причинам, что и вы, в миру граф Андреас фон Верт, ваша светлость! Мой род всегда служил австрийскому эрцгерцогу честно и верно, как и ваши предки! А потому дорога в тевтонское «братство» для нас закрыта! Нами самими закрыта!

«По-моему, я наступил на его самую больную мозоль — это раз! А во-вторых, он меня вроде знает?! Нет, точно знает! Но откуда? Ведь когда погиб настоящий фон Верт, этот Зигмунд еще мальчонкой по замку бегал и даже служанок за мягкие места не щипал», — Андрей молчал, с улыбкой глядя на фон Райтенберга. Тот воспринял ее совсем иным образом.

— Я вижу, вы меня тоже узнали, ваша светлость! Да, вы меня крестили, ваш крестик всегда ношу на шее. — Рыцарь продемонстрировал Никитину серебряный крестик, вытащив его за надежный и прочный гайтан. Затем убрал обратно и заговорил быстрее, словно боялся, что его могут остановить, а потому глотая звуки.

— Таким же вас я запомнил много лет тому назад, когда из нашего замка вы отправлялись на Каталаунские поля! Потому скажу сразу честно и прямо — я получил благословение своего немощного отца, чтобы отдать старый долг за него! За неделю добрался сюда, чуть ли не загнав по пути своих лошадей. Нет, нет, ваша светлость — какой-либо поединок между нами невозможен, — сразиться против крестного, значит, совершить грех отцеубийства. Лучше убейте меня, если считаете моего отца виновным! — С каждым произнесенным словом молодой рыцарь распалялся все больше и больше. Лицо раскраснелось, а глаза горели.

«Блин горелый! Везет же мне на кровников! Еще один со старыми счетами прибыл, как пан кастелян с переломанной ногой. А я, грешный, даже не знаю, в чем перед ними настоящий командор провинился. Ну, фон Верт, ну щучий сын, да сколько же я буду по твоим долгам платить?! Надоело уже», — с той же застывшей на лице улыбкой взирал Никитин на все еще преклонявшего перед ним колено рыцаря.

— Не знаю, смогу ли я принять у тебя присягу ордену Святого Креста, сын мой, коли ты говоришь такие слова его последнему «хранителю» и главе прямо в глаза!

Отец Павел сделал шаг вперед, прекратив быть безучастным свидетелем сцены. Рыцарь тут же повернул к нему лицо, на глазах выступили слезы.

— Прости великодушно, святой отец. Мой батюшка, барон Густав фон Райтенберг, и граф Андреас фон Верт, — Зигмунд поклонился Андрею, — тогда еще не надели орденские плащи. Это давно прошедшие дела, о которых знают только наши родные.

— Но не так, чтобы угрожать духовному лицу?! Граф Андреас фон Верт отсутствует уже тридцать лет. А ныне есть командор и глава ордена крестоносцев, его светлость брат Андреас, или брат Анджей, как принято иной раз произносить это имя.

— О нет, святой отец! Даже в мыслях такого не было — угрожать своему крестному отцу?! Тут совсем иное! Дела семейные! Я знаю, что перед присягой нам всем предстоит стоять ночь на бдении в церкви. Я исповедуюсь тебе, святой отец, и ты сразу поймешь и не осудишь мою некоторую горячность. Но она связана совсем с иным…

— Хорошо, сын мой, — кротким голосом остановил фон Райтенберга старый священник. И подняв руку, величаво благословил обоих молодых рыцарей и знаком велел подняться с колена. Посмотрел на них с отческим выражением и негромко спросил: — Все ли ваши воины согласились добровольно вступить в орден Святого Креста? Не поступил ли кто так, не по велению веры и чистого сердца, а только по выполнению долга перед вами, своими господами, и данной вам ими присяги. Так ли это, благородные рыцари?

— Да, так, совершенно верно, — хором отозвались оба молодых человека, и чех виновато добавил, разведя руки: — Одного своего мечника я освободил от данной мне вассальной присяги. Ему предстоит вскоре жениться, а ждать двенадцать лет невесты из простолюдинок не будут…

— А у вас, рыцари, нет ли у самих невест? Не обещали ли вы кому сами обручения или женитьбы? Не имеете ли вы, может, иных долгов, духовных али материальных?

— Нет, святой отец!

Дружное рявканье молодых и зычных голосов было отцу Павлу ответом. У простых ратников ордена такого никогда не спрашивали, да и у оруженосцев тоже — только полноправные «братья» обязаны были блюсти свою честь в целибате. Впрочем, отнюдь не строгом, а так, с некоторыми, и весьма значительными, послаблениями.