Поезд пишет пароходу - Анна Лихтикман

Мог ли я видеть отца, стоящего на причале, и если мог, то где? В Ялте, в Одессе? В Ялту мы поехали в то же лето, сразу после ремонта.

…

Пароходы вблизи всегда поражают. Они оказываются намного больше, чем ожидаешь, и еще чуть больше. Но люди, гулявшие в тот день в порту, казалось, совсем не удивлялись, а может — удивлялись, но скрывали это, как и я.

Мы с двоюродным братом Леней в первый раз оказались в порту без взрослых. Нам разрешили это только потому, что мама и тетя чувствовали себя немного виноватыми перед нами: они достали билеты на фестиваль французских фильмов, а с детьми туда не пускали.

Тот кораблик был маленький. Желто-синий, яркий и лаковый, как игральная карта, он был пришвартован вплотную к набережной, на которой собралась уже небольшая толпа. Все смотрели на длинноволосого человека в красной нейлоновой рубахе, который сидел на палубе, на опрокинутой канистре, пил пиво из банки и вертел колесико транзистора. Иностранный! Иностранное! Мы с братом не знали, на что раньше смотреть: на банку, на транзистор или на самого человека — ведь он мог вот-вот встать и уйти. Время от времени что-то цветное мелькало в проеме, ведущем внутрь, — все сразу же смотрели туда и иногда успевали разглядеть еще кого-нибудь, с ведром или с ящиком.

Но вот показался еще один человек. Он вышел из бархатной темноты проема и остановился у поручней. Это был чернявый коротышка с уставшим желтым лицом и небольшим пузиком над аккуратными ножками в синих брюках. Человек начал что-то говорить — я не мог понять, на каком языке, мне показалось, что это был не английский — его бы я узнал.

— Прогоняет, — пояснил Ленька. — Дорогие товарищи, нечего здесь толпиться, идите себе, куда шли, — проговорил брат гнусавым голосом, которым мы часто передразнивали радио.

Он ошибся — никто нас не прогонял, наоборот.

— Это капитан. Капитан! — заговорили в толпе. — Слышите, сказал: «Капитан приветствует.»

Капитан без кителя? Без фуражки? Такого не может быть. Мы с Леней переглянулись. Но не успели мы как следует удивиться, как человек опять заговорил, делая резкие жесты руками.

— Пускают! Пускают на корабль! Можно зайти и посмотреть, как там внутри, — перевел кто-то слова капитана.

Ну это уж и вовсе показалось невероятным. С чего бы волшебным иностранцам нас пускать? Человек вдруг сильней замахал руками.

— Очередь, — догадалась толпа. — Можно внутрь, но только по очереди.

Но в очередь никто не становился, толпа лишь немного изменила форму, как свернувшаяся медуза. Мы с Леней топтались сбоку, вяло надеясь, что произойдет чудо и нас тоже пропустят, хотя мы и без родителей, как вдруг к нам подбежали две незнакомые тетки. Сейчас я понимаю, что это были никакие не тетки, а, видимо, совсем молодые женщины, обе — в модных тогда платьях-марлевках и босоножках на высоких каблуках. Они были похожи, как сестры, и обе одновременно похожи на певицу Софию Ротару.

— Мальчики, — заговорили тетки, — а давайте пройдем вместе. Там пускают только с детьми. Давайте сделаем вид, будто вы — наши дети.

Почему только с детьми, мы тогда не стали спрашивать. Наверное, решили, что это условие — просто еще одно из правил взрослого мира, которое мы поймем, когда вырастем. Но вот я вырос — и так и не понял почему. Иностранцы на корабле боялись портовой шпаны и потому пускали только солидных и семейных? Или, может, они опасались, что кто-то захочет спрятаться на их судне и уплыть за границу? Или, может, и правда любили детей и хотели, чтобы мы запомнили их чудной кораблик? Я уже много лет верчу эту историю в голове и так и эдак, а ответа не нахожу.

Софии Ротару взяли каждого из нас за руку и подвели к самой корме. Никогда еще я не стоял так близко от железного тела корабля. Я чувствовал запах разогретой масляной краски от кормы, на которой подрагивали золотые пауки водяных бликов. А теперь — вперед. Софии Ротару, смеясь, перешагивали на кораблик и протягивали нам руки. Легко сказать, они-то — перешагивали, а нам пришлось перепрыгивать широкую полосу черной воды. Я оказался на железном полу, выкрашенном желтой краской, и сразу почувствовал ногами водную ненадежность. Пути назад не было. Ведомые капитаном, мы спустились вниз по железной лесенке. Теперь мы шли по длинному и узкому коридору.

Вдруг я осознал, что никто-никто из близких не знает, где мы находимся. Что мы скажем маме и тете, если, выйдя из кинотеатра, они не найдут нас на набережной? Скажем, что были на экскурсии по иностранному кораблю. Но пока что никакой экскурсии не было. Мы просто шли за капитаном, который больше был похож на сторожа. Сейчас я видел только его затылок и руки, сложенные за спиной. Пальцы у него тоже были желтоватые, и в этих желтых и неровных, похожих на стручки арахиса, пальцах покачивался ключ с брелоком. Я присмотрелся — это был красный брелок с надписью «Кока-Кола». «Шпион… Заманит значком, кока-колой», — вспомнил я слова Вали. А здесь — брелок с кока-колой. Нет, никто нас не заманивал, я был уверен. Просто сюда пускали только с детьми. А где они, кстати, дети? Следом за арахисовым капитаном по коридорчику шли только мы с Софиями Ротару да еще несколько человек. Детей среди них не было. Самыми молодыми были парень и девушка — хиппи, но какие же это дети? Я оглянулся на Леньку, и тут же споткнулся об что-то, и чудом не упал.

— Ты чего?! — Ленька толкал меня вперед. — Давай не тормози. «Я не успел разглядеть, что это была за штука, о которую я споткнулся, как вдруг меня осенило: люк! Это кораблик с двойным дном, возможно, мы пройдем еще чуть дальше, а потом попросту провалимся. Этот кораблик прислал отец — человек с двойным дном, шпион. Теперь он стоит на каком-нибудь причале, курит и ждет.

— Заснул, что ли? — Ленька снова толкал меня вперед. — Интересно, где у них тут радиорубка? А еще должны быть кубрики, кают-компания — я читал, — разглагольствовал Леня, а я глаз не мог оторвать от пола.

Возможно, настоящий люк — невидим. Ступим на какую-нибудь плиту, а она ррраз — и перевернется, и мы упадем в трюм. Я пытался почувствовать пустоту под ногами, но ощущал только гулкость железного пола, теперь она неприятно отдавала в ступни. И тут я увидел впереди еще один люк — вот это уж точно он.

— Эй, ну что же ты плетешься!? — подгонял Ленька (остальные уже дошли до конца коридора и свернули за угол; они ничего не услышат — пронеслось в голове).

— Я не плетусь, — сказал я и не узнал свой голос — он был звонким и ломким. — Видишь люк? Кто наступит — тот козел! — Я опять не узнал свой голос. У него появилось муторное обморочное эхо — так бывает, когда слышишь себя во сне. Потом я разбежался и перепрыгнул. Леня перепрыгнул тоже. Мы повернули за угол, поднялись по лесенке, жмурясь от солнечного света, вновь ступили на желтый пол палубы. (Других посетителей мы уже не встретили, и две Софии Ротару тоже куда-то исчезли, то ли вышли раньше, то ли — кто знает? — может, их-то как раз и похитили.) Коротышка щелкнул арахисовыми пальцами, улыбнулся — мы перепрыгнули на набережную, на надежный теплый асфальт.