Поезд пишет пароходу - Анна Лихтикман

Даниэль Черный обелиск

Пакеты я нащупал сразу же, как только снял решетку потолочного кондиционера.

— Может, вам фонарик принести? — спрашивала симпатичная девчонка, которую не уродовала даже фирменная кепка с логотипом «Ложе».

— Нет, принесите только тряпку и немного воды, я сейчас решетку прочищу, — сказал я, стараясь подражать манере рабочих-ремонтников. Я надеялся, что выгляжу убедительно. На мне был синий комбинезон, который я откопал в подсобке «Чемпиона» — ценнейшая вещь, когда надо куда-нибудь пройти. За последние дни я уже несколько раз видел эту новую продавщицу издали, сквозь витрину, когда, накинув капюшон, проходил мимо, словно случайный прохожий. Я не сомневался в том, что Пчелку уволят после того, что мы учинили здесь в ту ночь.

Я был так благодарен судьбе за то, что пакеты на месте, что решил и в самом деле прочистить ей кондиционер. Я помнил, как душно здесь в жару, и знал, что прижимистый хозяин никогда не позовет настоящего мастера. Пока продавщица ходила за тряпкой, пакеты скользнули мне за пазуху. Я стоял на лесенке посреди освещенного магазина в обнимку с тюком марихуаны и не боялся ничего. Удивительно, сколько уверенности дает человеку дом, пусть это и жалкая каморка, неучтенный пузырек воздуха, забытый в недрах старого здания. Но в любом случае мне не стоило здесь задерживаться. Хозяин мог появиться в любой момент. Я все-таки прочистил несколько секций кондиционера: те, что над прилавком, и в углу, где выставленные на продажу кровати образуют уютный закуток. Я знал то, чего новая продавщица не знала. Ей не повысят зарплату, как обещали, и скоро ей надоест стараться. Она переберется в тот угол и полюбит валяться там, на новых матрацах, не снимая обуви, в ожидании редких покупателей. Вот тогда-то и вспомнит с благодарностью странного мастера, прочистившего решетки. Я оглядел магазин. Что-то здесь сильно изменилось. И как я только сразу не заметил: исчез Черный Обелиск — так мы с Пчелкой называли огромный раскладной диван, похожий на катафалк арабской принцессы. Это было пухлое чудище весом с тонну, на гнутых позолоченных ножках, с черным, расшитым золотом покрывалом. Обелиск никогда не продавался.

— Тут, кажется, был когда-то огромный такой черный диван, — сказал я небрежно, когда продавщица подошла ко мне опять.

— Был да сплыл. Я его вчера продала! — Она так и светилась от гордости.

Весь последний месяц мы с Пчелкой хранили траву в Обелиске. Когда в тот вечер он позвонил и сказал, что зайдет сюда с приятелем, я, по какому-то странному наитию, перепрятал пакеты в кондиционер, словно знал, что потом уже не смогу это сделать. А наутро очнулся в больнице. Я вспомнил тот вечер: как мы выпиваем, потом глотаем по невзрачной таблетке, потом еще по одной, и Пчелка орет, что его приятель принес нам ерунду, что это плацебо для торчков, а на нормальных людей оно не действует, и что таблетки наверняка из цветного мела, и что он мечтает уверовать в вещество, но не может. Потом я вижу, что он как-то нехорошо тихо спит, и выползаю на улицу, не потому что ищу помощи, а просто боюсь облевать матрацы.

Поначалу я начисто забыл о том, что перепрятал пакеты, и когда очнулся в больнице, был уверен, что их нашли, и сейчас за дверью палаты дежурит полицейский. Лишь отлежавшись пару дней в Пузырьке, я успокоился: каким бы бомжем я ни выглядел, пока трава в тайнике, а не на мне, с меня взятки гладки.

Пчелка просиживал в «Ложе» целыми днями, и бывало, что я, устав сидеть за компьютером, выходил развеяться и навещал его на посту. В такие дни мы валялись в дальнем углу магазина на упругих новых кроватях, травили байки и соревновались, кто из нас больше не продаст. Пчелка говорил, что хозяин никогда его не уволит, потому что ему плевать на продажи, и все, чего он хочет, — это просто болтать с приятелями-таксистами в ресторане под вывеской «Хая и Сима. Хумус и тхина» и показывать всем фотографии, на которых он стоит в обнимку с министрами и футболистами. Когда к нам заходил покупатель, мы со скуки и ради адреналина устраивали что-то вроде турнира. Пчелка убеждал клиента испытать Обелиск. Когда диван раскладывался, под чехлом можно было нащупать пакеты, поэтому я не должен был этого допустить и всеми силами отвлекал покупателя от опасного эксперимента. Потом мы менялись местами.

Я распрощался с продавщицей и вышел. Я шагал по улице, и теперь у меня были веские основания избегать встречи с полицией. Пакеты покалывали живот.

Это Пчелка когда-то посоветовал разложить траву по пакетам. Я рассказал ему про нее не сразу. Тогда я только-только переехал в Иерусалим, уйдя из рекламы, и снял комнату в квартире, где он жил. Я перевез туда траву вместе с другими вещами, сложил ее в две наволочки и держал у себя в шкафу. Узнав о ней, Пчелка сказал то, что я и сам знал: лучше бы мне побыстрей от нее избавиться. Например, найти приличного человека (приличного!), которому можно было бы все это сбыть. А потом вложить деньги в банк. Но у нас не было приличных криминальных знакомств, и Пчелка решил действовать. С тем типом, якобы толкавшим дурь, он познакомился в одной компании и позвонил мне прямо с вечеринки. Судя по голосу, он уже нехило поддал.

— Приезжай сюда. Есть покупатель.

— Ты хочешь, чтобы я приперся с травой в незнакомый дом? Может, я уж лучше сразу подъеду в ближайшее отделение? Сейчас, только наручники надену — и мигом.

— Да нет, конечно, дурья ты башка. Привези чуть-чуть, на пробу.

— Но я даже не знаю толком, сколько денег требовать!

— Он сказал, он должен сначала посмотреть. Может, там дрова.

— Постой, ты что, уже рассказал ему? Ты рассказал ему все?!

Пчелка смутился:

— Я думал, ты обрадуешься.

Пару секунд я колебался: а что, если люди так и богатеют: не пропускают случайно подвернувшиеся возможности? «Не-е-е-ет» — завопила внутри меня сотня голосов, — так люди не богатеют. Так они погибают или попадают в тюрьму.

— Никуда я не поеду, — сказал я. А тому типу скажи, что ты ошибся. Скажи, что я трепло, наговорил тебе всякого спьяну, и что ничего у меня нет.

Он вернулся протрезвевший и злой.

— Выкинь уже это все к чертям собачьим, — сказал он, кивая в сторону шкафа, где лежала «подушка», — или давай запремся здесь и будем курить, пока не сдохнем.

Ни я, ни Пчелка не любили курить.

Наутро, протрезвев окончательно, он признал, что сделал неимоверную глупость. «Чертовски паршиво, — сказал Пчелка, — что незнакомый хмырь теперь знает про траву». В тот же день мы перенесли все в магазин и спрятали в «Черном Обелиске».

Это я придумал щекочущую нервы игру с «продажей» дивана, когда случайный посетитель мог нащупать пакеты. Так я пытался скрыть от Пчелки свой страх. Потому что вскоре после той вечеринки я стал ощущать пристальный взгляд, направленный откуда-то, словно из воздуха, в нашу сторону. Я понимал, что это паранойя, но ничего не мог поделать. Вспоминались старые бандитские фильмы: носки черных ботинок, выглядывающие из-под шторы, черные фургоны с выключенными фарами. Я жалел, что так и не узнал, как выглядит тот тип, с которым Пчелка разговаривал на вечеринке. Может быть, увидев его пьяную физиономию, я сразу понял бы, на что он способен, а на что нет. Так что я даже обрадовался, когда Пчелка сообщил, что парень набивается к нему в друзья и собирается прийти в гости. Конечно же, этот тип не поверил в то, что никакой травы нет, и хотел взглянуть на меня. А я хотел взглянуть на него.