В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - Ханс Киллиан

Осматриваю тяжелораненых и совещаюсь с хирургами. При этом выясняется, что совсем недалеко отсюда расположен еще один перевязочный пункт. Мы незамедлительно едем туда. Та же самая картина. Люди в спешке обустраивают крестьянский дом. Хирурги оперируют. Как же они рады привезенному мной сульфаниламиду! Они полагают, что быстро прорваться в Демянск не удастся, хотя наши войска уже примерно на 20 километров продвинулись вперед в восточном направлении в сторону Валдая.

Обратный путь можно различить с большим трудом. Справа и слева на обочинах дороги каждую секунду на глаза попадаются обнаженные тела мертвых русских, исхудавшие, с торчащими ребрами. Некоторые лежат прямо поперек дороги. Теперь до нас смутно начинает доходить, что произошло, когда пленные русские все вместе бросились на того, кто покачнулся и упал. Они набросились на полумертвого, сорвали с него одежду и затем просто оставили его на дороге. Чем крепче в России холода, тем чаще происходят подобные вещи. В человеке просыпается животное, зверь. Homo homini lupus est![15]

Проехав примерно час в улиточном темпе, мы приближаемся к рощице, откуда доносится непонятный шум. Над леском поднимается густой дым и чад. Подъехав ближе, видим, что здесь расположились лагерем двадцать тысяч русских. Повсюду вырыли в земле ниши и развели костры. Они греются и что-то варят. Как они раздобыли что-то за столь короткое время – остается для нас загадкой. Но русский знает свой лес, свою землю. Он выживет даже в самых примитивных условиях, в то время как мы умрем с голоду или замерзнем.

Проехав Кобылкино, измученные и замерзшие, мы попадаем в поток автомобилей, едущих обратно по направлению к Старой Руссе. Смертельно уставший, я плетусь в свою прачечную. Спать, только спать, больше не думать и не чувствовать. От голых стен веет ледяным холодом. Мороз пробирает до костей. На столе лежит письмо от главного врача армии. При свете свечи я читаю приказ немедленно отправляться в полевой госпиталь в Молвостицах. Медицинская помощь требуется семистам раненым.

Интересно, как он себе это представляет? Ни одной нормальной дороги, ни через Холм, ни напрямую через Старый Брод, не говоря уже о дороге через Демянск.

Значит, остается единственная возможность – лететь самолетом.

Все мои требования и просьбы отправить в Молвостицы самолет остаются без ответа. Отчаявшись, я уже собираюсь сдаться. Как вдруг на помощь приходит счастливый случай. В Старую Руссу приезжает генерал-полковник Буш и собирается помимо других дел осмотреть несколько полевых госпиталей.

Генерал появляется со своим личным адъютантом уже на следующее утро. Как всегда, меня глубоко впечатляет его импозантный вид и вся его спокойная, доброжелательная натура. Странно, как резко выделяются его светло-голубые глаза на фоне кричаще-красных лацканов пальто и сверкающего Рыцарского креста. Я иду ему навстречу и отдаю честь.

– А, вы тоже здесь, профессор! Хорошо. Пойдемте вместе к нашим раненым.

В сопровождении главного врача корпуса и офицеров медицинской службы он заходит в госпиталь.

Переходя из одной комнаты в другую, от одной болезни к другой, от одного лица к другому, каждое из которых отмечено печатью страданий, а некоторые искажены от боли, мы чувствуем, как близко к сердцу принимает это генерал-полковник, насколько он потрясен, видя своих солдат, приносивших ему победы, смертельно раненными и полностью разбитыми. Для каждого он находит добрые слова. Глядя ему в глаза, солдаты чувствуют утешение, верят в то, что они еще не совсем потеряны. Мы прошли через все комнаты, на выходе генерал-полковник спрашивает меня:

– Есть ли еще что-нибудь, профессор? Какая-нибудь просьба?

– Пожалуй, господин генерал-полковник. У меня есть к вам особая просьба, чисто человеческая. – Я указываю на небольшую комнатку. – Там лежит тяжело раненный солдат. Мы точно знаем, что ему уже ничем не поможешь. Слишком тяжелые повреждения легких, диафрагмы и внутренних органов брюшной полости. Но если бы вы, господин генерал, подошли к нему… Я прошу вас.

Генерал становится очень серьезен. Он кивает. Мы ведем его в маленькую полутемную каморку. Молодого солдата зовут Альберт, я помню только его имя.

– Альберт, – обращаюсь я к нему, когда мы подходим к его кровати, к которой прикреплены капельница и дренажная трубка, – тебя пришел навестить господин генерал, наш главнокомандующий. Открой-ка глаза…

Так как Альберт, широко распахнув глаза, хочет подняться прямо в кровати, невзирая на свое беспомощное состояние, генерал-полковник Буш быстро склоняется над ним и, легко взяв за плечи, удерживает на месте.

– Не теперь, мой мальчик, лежи спокойно, – взволнованно звучит его голос. – Я просто хотел навестить тебя и сказать, что ты был очень храбр и что мы тебя никогда не забудем. Ты здесь в надежнейших руках. Хирурги вместе с профессором обязательно поставят тебя на ноги. Обещай мне, что ты будешь помогать им и непременно поправишься. Ты сделаешь это?

Альберт кивает. Его бледное лицо, омраченное предчувствием приближающейся смерти, на какое-то мгновение озаряется улыбкой, но, кажется, он уже за пределами этого мира. Собрав все силы, он тихонько шепчет:

– Слушаюсь, господин… генерал…

Затем веки его опускаются, и в совершенном изнеможении он откидывается обратно на подушки.

Выйдя за дверь, за которой угасает Альберт, юноша, еще не успевший повидать жизнь, генерал-полковник, привыкший отдавать приказы, но, наверное, никогда не сталкивавшийся так близко с теми мучительными, омраченными ожиданием смерти страданиями, которые стоят за этими приказами, хватает меня за руку. На глазах у него выступили слезы. Едва владея голосом, он шепчет:

– Профессор, ведь это ужасно.

Его рука, словно в поисках опоры, крепко держится за мое плечо.

– Профессор, я должен знать, что будет с этим юношей. Неужели действительно не осталось никакой надежды, пусть даже самой малой? Ежедневно информируйте меня о его состоянии, профессор.

Затем по пути он снова повторяет свой вопрос:

– Есть ли у вас еще пожелания, просьбы?

– Да, господин генерал. У меня есть к вам еще одна срочная просьба!

В нескольких словах я обрисовываю положение в Молвостицах, рассказываю, насколько переполнены там все госпитали, замечаю, что нет ни малейшей возможности перевозить раненых в Демянск или в Холм, говорю также, что там давно ждут моей помощи, а все попытки добраться до Демянска по размытым дорогам заканчивались неудачей.

– Пять раз, – сообщаю я, – мы безнадежно застревали либо в грязи, либо в пробках, даже несмотря на то, что нам выдали автомобиль высокой проходимости. Туда можно добраться лишь на самолете. Господин генерал, я напрасно просил главного врача выделить мне самолет. Связной отряд, обычно всегда готовый помочь, тоже отклонил мою срочную просьбу.